Четки монахини Анфусы
Дед родился и умер в те же годы, когда родился и умер Михаил Шолохов. Ничего общего между ними не было, только эпоха и похожее социальное положение в начале жизненного пути.
Дед умирал медленно, и на все мои оптимистические прогнозы вроде «ты еще сто лет проживешь», реагировал спокойно:
– Я уже свое отходил.
Даже на одре болезни он постоянно что-то читал. У кровати лежал самоучитель японского.
– Зачем тебе это? Ты и так знаешь кучу языков, – спрашивала я. – Английский, латынь, греческий, грузинский.
– Когда человек не занимает свои мозги, он деградирует.
Временами его тянуло на разговоры, и он рассказывал разное. Благо вспомнить было что. Например, о том, как родители, спасаясь от голода, пятилетним ребенком привезли его с Волги в Грузию. Удивительно, что больше он никогда на Волге не был, а рассказывать о той жизни мог бесконечно. Сказки, песни (особенно запомнилось «Ночью нас никто не встретит...»), подробности быта... Многое давно стерлось из памяти, но кое-что все же запомнилось. Что-то в его рассказах казалось нелогичным, но дед настаивал, что именно так все и было.
– Родителей моих сосватали, как и всех деревенских в то время. Первый раз они увидели друг друга на смотринах и понравились друг другу, а второй раз на венчании.
– Ужас какой-то, – возмущалась я, – как можно было соглашаться!
– И нормально прожили всю жизнь. Нас четверых родили. Раньше никто не разводился.
В рассказах об учебе в гимназии было много интересных подробностей – так сказать, штрихов эпохи:
– Отец мой, Иван Иванович был полный георгиевский кавалер. Четыре креста получил за храбрость. Поэтому мы, его дети, в гимназии учились бесплатно. Он вернулся с Первой мировой без единой царапинки. Участвовал в Брусиловском прорыве, бывал в таких мясорубках, где из полка оставался он один. Причем до ухода на фронт особо верующим не был. Так, веровал, как все в то время... Когда стал рассказывать дома о явных чудесах, которые видел на войне, маменька, Александра Ионовна, распорола его гимнастерку и показала ему зашитый туда 90 псалом – «Живый в помощи Вышняго». После этого мой отец не пропускал ни одной службы. Впереди ставил меня с братом. Попробуй шелохнись – убьет...
Из школного учебника истории мои представления о жизни до революции были такие. Детский труд на фабриках, голодающий рабочий класс, который только и делал, что боролся с проклятым самодержавием за свои права, а мерзкие капиталисты давили в крови недовольство народных масс и запивали все это шампанским. Хорошо, что во время Ленин сделал революцию, а то сидели б мы в этом кошмаре по сей день.
– Дед, а как вы жили при Царе Николае? Полный мрак, да?
- Да ну, нормально жили. Спокойно. Все было очень дешево. Корова несколько рублей стоила, хлеб, мясо, - копейки. А здесь, на Кавказе, и того дешевле, полное изобилие. Вот мы были простые крестьяне. Когда сюда приехали, трех коров держали. Молока было – залейся. Мой отец служил наборщиком в типографии. Его жалованья на все хватало.
– Зачем тогда революцию устроили?
Дед морщился:
– Да глупость одна, эта революция. Хотя тоже, смотря с какой стороны поглядеть. В жизни настолько все непредсказуемо, что трудно четко отделить хорошее от плохого. Иногда то, что ты очень хочешь, выясняется со временем, что тебе это во вред.
Вот помню я такой характерный случай. Бабушка твоя рассказывала. У твоего прадеда купца было несколько братьев. Один из них серьезно занимался политикой, пытался осчастливить все человечество. Ездил в Европу, встречался с деятелями РСДРП , деньги им жертвовал и т.д. Вся семья смотрела сквозь пальцы на его увлечения. Даже финансировали ему эти поездки. Лишь бы не путался под ногами и не мешал коммерции.
А остальные его братья - капиталисты, хоть и пережили разорение, нищету, ненавидели Советскую власть всеми фибрами своих душ, но умерли в своих постелях от старости.
Так вот, когда Красная Армия входила в город, все обыватели от греха подальше попрятались по домам от греха подальше, а этот чудак с цветами пошел их встречать. Крайний конник не разобрался и рубанул его шашкой насмерть. Таких случайных жертв во время любой войны бывает много.
- Ты про революцию по подробнее. Что ты еще помнишь.
Помню, например, как в Грузии к власти пришли меньшевики. Мне было 15 лет, когда сюда в 21-м вошла Красная Армия. На Головинском проспекте через каждые 100 метров стоял комиссар с красным бантом и говорил речь.
– И какой была реакция людей? Они же по «просьбе трудящихся» сюда явились.
– Не было никаких просьб трудящихся. Люди просто слушали и ждали, что принесет новая власть. Тогда самые шустрые стали в партию записываться.
Если б не этот переворот, я бы, наверное, на твоей бабушке не женился. Тебя бы точно не было.
- Дед, как ты познакомился с бабушкой?
- Она училась в одном классе гимназии с моей младшей сестрой Ксенией. Часто бывала у нас дома. Я ее провожал по вечерам. Так и подружились. Потом мы в один институт поступили. Стал я за Оленькой ухаживать. Она с подругами на съемной квартире жила. Приехала мать ее проведать и сразу меня застукала. Говорит ей по-армянски (я уже к тому времени кое-что понимал, потом во время войны в Ереване читать и писать научился):
- Этот длинный ишак что здесь крутится? Смотри, не вздумай за русского замуж выйти. Твой отец этого не переживет.
- Что ты, мама, он мне просто чертежи здесь забыл, - отвечает Оленька.
Ее семья тогда в Батуми жила. Они туда от турецкой резни в 1915 году бежали из Артвина. Только твой прадед на новой месте отстроился, пришли Советы и его три дома национализировали. А его семье две крохотные комнатушки оставили. Потрясение, конечно, сильное. У него большое дело было. Пшеницу во Францию продавал. Деньги мешком мерил - прибыльный ли год.
- Дед, ты шутишь.
- Ну, я сам не видел, конечно, но говорю, что мне рассказывали.... Вот жизнь непредсказуемая. До своего разорения они даже на армян-женихов смотрели с большим разбором. Я бы им ни в каком дурном сне бы в качестве зятя не превиделся. Но человек предполагает, а Бог располагает.
- И как же встретили друг друга не желавшие породниться стороны? - мне стало смешно, представив таких разных людей вместе.
- Представь себе, хорошо. Отец Оли умер, не дожив до нашей свадьбы в 1930 году. Слишком много испытаний выпало на его долю.
И вот твоя прабабушка Сатеник приехала из Батуми знакомиться с моими родителями. Привезла им пахлаву, которую армяне традиционно на свадьбу пекут. О, что это была за роскошь! 40 листов раскатанных до толщины волоса, так что через каждый слой просвечивало солнце. И все пересыпанные орехами с сахаром и изюмом. Такое испечь - особое искусство требуется.
А тут как раз пост. Мои родители замялись. Как поступить. Нарушить или отказом обидеть сватью. Моя теща сообразила в чем дело и говорит на ломанном русском.
- Угощайтесь, я с такой душой пекла. ваш грех на себя возьму.
Так и наладили они отношения. За всю жизнь не было между ними никаких трений, несмотря на различие в культурах и менталитете.
Еще учти, что твоя бабушка после всех этих гонений, турецкой резни, революции была ярая атеистка и она не понимала церковности моих родителей. Считала это проявлением отсталости, но вслух не высказывала. Главное, не навязывать друг другу свое видение мира.
Потом родилось у нас трое детей. Старшего Оленька назвала в честь моего брата - Леней, а младшим я дал армянские имена тестя и тещи. Всех троих моя маменька тайно крестила в церкви Александра Невского, чтоб не создавать мне, партийному лишних проблем.
Я всегда сторонился политики. Если бы тогда, в 20-ые годы с дуру вступил, то в 37-м меня бы точно расстреляли, как многих моих друзей. А если бы уцелел, то был бы сейчас старейшим коммунистом Грузии. Жизнь сложная штука... Хотя, кто знает, может, меня по молитвам матери не тронули. Весь 37-й год я ждал ареста, даже чемоданчик с теплыми вещами стоял наготове. Забирали настолько массово, что люди обреченно ждали по ночам, когда за ними придут.
Моя мать постоянно читала Псалтырь. (Книга такая толстая. Помнишь, в сундуке лежит? Ты еще пыталась читать, и ничего не поняла.) Она была полуграмотная, а по церковнославянски читала без ошибок, фактически наизусть... Потом, когда война началась, аресты поутихли. Но все равно было очень сложно.
Как-то, в сороковые годы, когда мы жили в комуналке, твои дяди, они тогда были школьниками, порвали в общем туалете портрет Сталина. Эти обрывки нашла соседка и устроила нам скандал.
- Вот я сообщу куда следует об этой газете.
Еле мы ее умаслили, чтоб она не стучала. Бедная твоя бабушка всю ночь не спала, пока все улеглось.
Из-за такой мелочи мы могли оказаться, мягко говоря, очень далеко друг от друга.
Да, так вот... К войне мы были абсолютно не готовы. В армии на вооружении были винтовки Мосина.
– Что это такое?
– Затвор рукой надо было передвигать после каждого выстрела. Мой отец с такой в Германскую воевал. У немцев в то время было новейшее автоматическое оружие, и пришлось спешно налаживать оборонные заводы. Перевели меня в Ереван на такой завод главным инженером. Я дневал и ночевал на работе. По-другому просто не выходило. Пришлось выучить армянский, чтобы общаться с рабочими. Они, в основном, были из деревень и русского не знали.
(У деда было всего две медали. Одна «За доблестный труд» и другая какая-то с профилем Ленина. Он их никогда не носил, стеснялся. Просто хранил в ящике. Всегда отмечал 9 мая, но о войне не любил рассказывать. А тут вдруг разговорился.)
– Меня до сих пор мучает чувство вины. Как-то, осматривая партию снарядов, приготовленную для отправки на фронт, я обнаружил бракованный снаряд. Тут же разыскал укладчика, приказал немедленно снять с него бронь. Он так просил пожалеть его. Говорил, что это не повторится... С войны он не вернулся.
– Почему сразу снять бронь?
– Если бы я проглядел, тот бракованный снаряд мог разорваться в пушке и погибли бы наши. А спрос с кого? С меня, как с главного. Сразу бы к стенке поставили. Тебе трудно представить это время...
Как ни обходил я стороной коммунистов, а в 45-м вызвали меня в партком и надавили: «Что это вы, товарищ Дмитриев, до сих пор беспартийный? Пишите заявление». Пытался я увильнуть: «Не достоин, – мол, – такой чести». Да куда там. Пришлось написать.
Церковную службу я всегда очень любил, а после этого вступления, мне к церкви на пушечный выстрел нельзя было подходить.
В 45-м за несколько дней до Победы, мой отец умер. Запиши себе куда-нибудь – 30 апреля. Молился и так на коленях и отошел. Всё грехи свои замаливал, что вторую семью имел. Маменька моя, Александра Ионовна, вскоре постриг приняла.
Дед, а почему твоя мама постриг приняла?Тем более, когда такие строгости были.
- Моя сестра Ксения погибла в аварии после войны. Это ее и подтолкнуло. Считала, что мы, ее дети и внуки не живем как надо. Решила полностью посвятить себя молитве.
Не забудь, монахиня Анфуса. В день два раза в церковь Александра Невского ходила. Дом наш в Нахаловке церкви отписала. В 68-м году она скончалась. Сподобил ее Господь христианской кончины. Причастилась и в тот же день умерла, ничем не болея. Ее монашеский хор отпевал: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный»... Впечатление неизгладимое! На похоронах мои сотрудники с СКБ были, заслушались. Один, помню, спросил меня: «Сколько надо заплатить, чтобы меня так похоронили. Я бы сейчас стал деньги откладывать». С тех пор я такого ангельского пения не слышал. Сейчас мое время пришло, а из вас даже никто «Отче наш» наизусть не знает...
Это было главной болью деда. Но желание его все же исполнилось. Мама, несмотря на возражения родственников, все же привела священника и деда отпели. Тогда, в 83-м, это было немного рискованно. Но в воздухе уже витал дух перемен....
Потом, через десять лет, придя к вере, я вспомнила рассказы деда о прабабке-монахине, и оказавшись в сложной ситуации, попросила ее о помощи. В ту же ночь увидела во сне невысокую женщину в черном с четками в руке. Смысл сказанного улетучился, а чувство утешения осталось.
– Какого цвета были четки у матушки Анфусы, - уточнила я у мамы. – Коричневого, да?
– Да, – мама несказанно удивилась. – Но ты не можешь этого знать, ты родилась после ее смерти, а четки положили ей в гроб.
Для меня это было еще одним доказательством вечной жизни.