Цветок    кактуса.

 

   1994 г. Текле Цагурия, известная всем  окружающим хроническим неврозом и донельзя расшатанными нервами, наконец-то обрела источник постоянной духовной подпитки.

  Ее, 35 -летнюю домохозяйку, все  соседи единогласно считали «мученицей по жизни» и временами  выражали свое малополезное сочувствие. Общеизвестно  было, что Текле крутилась почти  круглые сутки, как заводная, обслуживая  и выполняя малейшие прихоти своих двух детей и  не в меру упитанного мужа, очень напоминающего раскладной кресло-диван, покрытый черным ворсом. Муж благополучно числился в каком-то НИИ, получал смехотворную зарплату, никогда не доносимую до дома, и проводил все свое время, играя в нарды и домино.

  Текле хваталась за все более или менее легальные заработки. Вязала, пекла, шила, делала искусственные люстры, перепродавала чьи-то  одеяния сомнительного происхождения и прочее, прочее.

  В начале бурных 90-х Текле, находясь на пике нервного срыва, случайно забрела в русскую церковь Иоанна Богослова и познакомилась там с Феодорой. Феодора, голубоглазая, курносая старушка, неизменно сидела  на колченогом стуле у дверей в притворе и собирала милостыню. Передвигалась она с большим трудом, но во время службы обязательно добиралась до  центра, где на одной из стен висела Иверская икона и долго молилась. Она что-то шептала, дотошно перечисляла чьи-то имена и  чужие проблемы - выпрашивала какие-то блага своим     многочисленным подателям.

 И вот в один прекрасный день Текле, цокая каблуками, прошла мимо Феодоры и чисто автоматически протянула ей  мелочь.  (Ей всегда было особенно жалко  вымирающих  русских бабок, которые вот так же стояли с протянутой рукой на улицах. У нищей грузинки всегда окажутся хоть какие-нибудь родственники, а у русской, застрявшей в Грузии с Отечественной войны, когда эшелонами везли эвакуированных - хоть шаром покати. И никому-то они, бедолаги, не нужны - ни Шеварднадзе, ни Ельцину.)

  С мелочи все и началось. Старушка, тут же вскинув  молодые   смеющиеся глаза, поинтересовалась.

- Как тебя звать, доченька?

Текле назвалась.

Феодора быстро перевела.

- По-русски «Фекла». В честь первомученицы, значит. А семейные твои?

Слегка  помедлив, Текле перечислила.

- А что ты думаешь, - ответила на ее немой вопрос чудаковатая нищая, - на милостыне сидеть - дело нешуточное. Ответственность огромная. Мне вон сколькие люди подают.

 И Феодора запустила руку в оттопыренный карман черной юбки и вытащила со звоном полную пригоршню мелочи.

  Текле  попыталась скрыть удивление, подумав: «Хороша матховарка (1) Да она  еще меня купит и продаст. Я тут голову ломаю -  не знаю, за что схватиться. А здесь, оказывается, санаторий - сиди  себе на скамейке и денежки собирай».

  Лицо у Текле как телевизор. Помыслила и все на виду.

  Феодора тут же протянула ей горсть мелочи.

- А ты возьми, деточка. У меня, смотри, вон сколько.

 Текле отпрянула.

  Феодора не унималась.

- Да ты бери, не стесняйся. У меня только два хвоста на шее, а у тебя три.

- А с кем вы живете? - спросила Текле  из вежливости.

- Сын у меня инвалид и внук на один глаз слепой - на Абхазской войне ранили. Всех я кормлю. Мне, старухе, сподручней руку к людям протягивать. Мужикам сложнее.

 Текле слушала, не зная, что дальше спрашивать. Потом решив, что самое время откланяться, кивнула новой знакомой.

- Я пойду.

- Иди с Богом, Феклушка. - Потом крикнула  вслед. - Ты, давай, заходи почаще, еще поговорим…

 Текле шла домой в приподнятом настроении, сама не понимая, откуда оно взялось.

После этого  Текле, как-то сама не зная почему, хоть раз в неделю, но стала выкраивать время, чтобы забежать в ту церковь. По быстрому ставила свечку, руководствуясь принципом: «Авось поможет как-нибудь», и  тут же выходила в притвор поболтать с Феодорой.

  Та, уже знавшая жизненные коллизии Текле наизусть, встречала ее с непритворным интересом.

- Ну,  как там твой муж? Опять в парке штаны протирает. Я молюсь за него.

 И слушала  очередные катаклизмы про членов  Теклиной семьи. Где надо, успокаивала.

- … Без скорбей никак нельзя. Знаешь, как Амбросий Оптинский говорил: «Терпел Моисей, терпел Елисей, терпел Илья, потерплю и я».

 Текле, осмыслив раннее неслыханное, соглашалась.

 Хождение в церковь к Феодоре постепенно перешло во что-то близко- привычное, без которого было трудно тянуть ежедневную постылую лямку, называемую каждодневной жизнью. И хотя старуха упорно твердила, что надо в «церкви искать прежде всего Бога» и еще что-то про посты, исповедь, Причастие, Текле и без этого всего было  очень комфортно и не хотелось ничего менять.

  У Феодоры всегда находился подходящий к случаю духовный совет или история из жития святых.

  Стоит Текле пожаловаться.

- Опять Бондо вчера деньги в карты проиграл. А дома пусто-пусто. Сил моих нет.

У  Феодоры  своя история тут как тут.

- Знаешь, Феклушка, один монах все роптал о тяжести своего креста. И увидел как-то дивный сон, - Феодора входила в образ,  и, расширив глаза, подробно описывала мизансцену, будто сама ее видела. - Пещера такая, мхом заросшая, а по стенкам кресты разной величины висят - пустого места не найдешь. Все они разные. Тут и золотые и огромные каменные и серебряные, есть и железные, из решетки  сделанные.И голос ему свыше: «Выбери для себя   любой крест!» он искал, искал и выбрал для себя маленький деревянный крестик. «Вот этот, говорит, хочу». Ему опять голос с неба.

- Ты выбрал то, что у тебя есть…

- Эх, Феклушка, - вздохнула рассказчица, - столько людей приходят сюда в отчаянии. Кто в наркотиках запутался, кого в деньгах друзья подставили. Я, как могу, успокаиваю. Главное, чтобы не случилось, надежду не терять.

……      ……     ……

  Во время своих визитов Текле  невольно наблюдала, что она не одинока в своих предпочтениях. К Феодоре то и дело подходили совершенно разные люди: и завсегдатаи- прихожане, и совершенно случайные личности, зашедшие в церковь  с видом зевак. И для каждого у Феодоры находилось что-то свое, особенное, нужное конкретному человеку слово.

  Как-то Текле уже уходила  после очередного разговора, как увиденное краем глаза заставило ее задержаться.

  Шикарно разодетая дама, проходя мимо, дала Феодоре какую-то мелочь. Нищенка тронула ее кожаный плащ своей коричневой рукой с поломанными ногтями. Хозяйка  кожаного великолепия брезгливо отшатнулась, повернувшись к Текле  лицом. И Текле тут же узнала в ней известную телеведущую.

- За вашу доброту ко мне, грешной, я расскажу вам одну притчу, -  так обратилась к ней Феодора.

На ухоженном лице  появилось любопытство. Уходить телевизионная дама явно не собиралась.

И Феодора, поправив  узел черного  платка под   челюстью, не спеша начала повествование.

- Одного человека позвали на суд к царю. Он испугался и попросил своих трех друзей: « Пойдемте со мной!» Первый друг проводил его до ворот дворца и сказал: «Дальше я идти не могу". Второй друг вошел вместе с ним во дворец, но до дворца не дошел. Только третий обнадежил его. «Я пойду с тобой до конца и буду защищать тебя».

Вот вы, - обратилась Феодора к очкастой даме с  еле заметной иронией, - сразу видно, человек умственного труда: скажите мне, кто были те три друга и какой смысл этой сказки.

  Телеведущая промямлила что-то абстрактно-заумное.

- Знаете, существует несколько версий вашей притчи, но утверждать   точно я затрудняюсь…

 Полуграмотная старуха и тут оказалась на  высоте.

- Я  тебе, милушка, свою версию скажу. Царь - это Бог. Суд -  сама понимаешь, он нас всех в конце жизни ждет. Первый друг человека - семья и ближние его, которые до гроба провожают, второй друг - профессия, ее человек с собой в могилу уносит;   а третий друг - это добрые  дела, которые за него на Страшном Судище встанут.

  Так я это все к чему клоню, - Феодора назидательно приподняла указательный палец. - Чтоб эти твои 5 тетри в последний день многие  твои  грехи перевесили.

  Телеведущая сперва не нашлась, что ответить, потом глубокомысленно изрекла.

- Вы знаете, вы мне подали  блестящий сюжет для передачи. Я в данный момент находилась в поиске…

 Дальше Текле не стала слушать и побежала к автобусной остановке, мысленно восхищаясь: « Не бабка, а ходячая энциклопедия!»

   И вот однажды, придя в церковь, Текле не нашла  своей духовной наставницы  на ее привычном месте. Вышла  во двор, где сидели другие нищие. Феодоры нигде не было видно. Только ее стул   валялся у мусорника за углом. Текле тут же бросилась  к свечнице.

- Тут Феодора сидела. Где она?

Свечница - типичная серая мышка без возраста, скользнула по ней безразличным взглядом и буркнула.

- Понятия не имею! - и вернулась  к чтению журнала с портретом улыбающегося священника на обложке.

Текле, привыкшая много чего  в этой жизни брать горлом, повысила голос.

- Как это « понятия не  имею»? Вы обязаны знать! Она… - тут произошла маленькая заминка -  надо было вспомнить кое-какие детали из Фоедориных рассказов, - 20  лет ваша прихожанка.

  Серая мышка в аккуратно повязанном платке возвела на нее жалостливый взгляд.

- Я здесь учет не веду, кто сколько ходит. Здесь церковь, а не архив.

 Текле и не думала сдаваться.

- Хорошо, а где она живет? Я сама к ней пойду.

Последовало вялое пожатие плеч.

- Кажется, где-то на этой улице…

Свечнице явно надоел бессмысленный разговор, и она официальным тоном объявила о конце аудиенции.

- Сестра, не отрывайте от дела. Если   у вас есть вопросы, обратитесь к настоятелю.

 У настоятеля, седобородого худенького старичка, повторилось все то же самое, только диалог был еще короче.

  В итоге Текле оказалась на улице, ведущей к метро.

Страх потерять духовную поддержку в лице  полуграмотной старухи был настолько велик, что Текле стала методично обходить  двор за двором. После долгих расспросов ей  указали на дверь в полуподвал.

  После стука из-за некрашеной двери послышалось хрипловатое.

- Открыта - а!

Запах сырости и какой-то застарелой плесени ударил волной в лицо. За столом, уставленным грязной посудой, сидел  обрюзгший полулысый мужик в несвежей майке и физкультурных штанах.

- Феодора здесь живет? - спросила Текле, чувствуя, что она здесь явно не к месту.

- Была, - рыгнул неприятный субъект, недобро поглядывая на  незваную гостью. Затем буркнул. - Чего надо?

- Я…, - растерялась Текле, и, не найдя ничего более умного, выдавила. - Я из церкви. - Феодоры там не было. А вы ее сын?

Орангутанг издал какой-то утвердительный горловой звук. Потом добавил. - Окочурилась маманя.

- Как? Когда?

- Да мало денег из своей богадельни принесла. Я бухой был и тряхнул слегка эту старую вешалку. А она возьми  и умри… Кормилица долбанная. На днях похоронили.

 Текле, не прощаясь, хлопнула дверью и выбежала на тихую улицу Киачели. В голове не укладывалось столько противоречивой информации сразу. Феодора, отдавшая пол жизни церкви, умерла в полной  неизвестности, не получив даже малейшего знака уважения  вроде панихиды.

  Второе кричащее противоречие: она, светящаяся изнутри  и ее сын, не только ничего не взявший от нее, но и еще и использовавший мать  в качестве дойной коровы. Теперь стали понятны слова: «Сын-то у меня инвалид», без уточнения диагноза.

 В  церковь Текле больше не ходила. Там для нее стало пусто и неинтересно.

 Случайно оказавшись через полгода у знакомых дверей, Текле невольно стала всматриваться в лица нищих, слушать обрывки их разговоров - в основном о дележке милостыни и выяснении - кому больше досталось.

  Нет, увы, никого более или менее похожего на Феодору среди них не было. Тут Текле на ум пришло неожиданное сравнение. Цветок кактуса, говорят, раз в сто лет цветет, и увидеть его цветение - счастливый знак. А простых кактусов - считать умаешься. Кому они интересны?

  Сами собой всплыли слова Феодоры, сказанные во время одной из встреч.

- Знаешь, деточка, ученые люди вот  о  смысле жизни толкуют. А это я так понимаю. Когда каждый из нас  умрет, после него в этом темном мире должно стать немножечко светлее и добрее.

 Тогда эти слова были пропущены мимо ушей, а сейчас, стоя у железной двери в церковь и с отвращением, разглядывая нищих, таких не похожих на ее любимую Феодору, она обнаружила нечто удивительное. Стоило ей вспомнить это светлое сморщенное лицо  в обрамлении черной косынки - как тут же, словно по волшебству, исчезала любая злость на кого  бы то ни было.

А это так важно для человека, живущего в нищей стране, да еще и в переходный период от социализма к дикому капитализму. Уж  чего-чего, а отрицательных  эмоций от окружающей действительности у Текле всегда было хоть отбавляй.

                                                                             7.09.08

 

 

 

 

 

 

 

Hosted by uCoz