Последнее желание.

 

 

  Старая Нестан никак не могла умереть. Шел седьмой год, как она, мычащая, высохшая с заострившимся орлиным носом, лежала в параличе. Ее невестка Эка, уже не стесняясь, нет-нет, да и говорила с раздражением своему мужу Паате.

 - … Твою мать как кто заморозил. Ни живет, ни умирает. Когда это все кончится?

  Паата, 42-летний младший сын старухи, вздыхал и отмалчивался. Он понимал жену. И он устал. А ну подымай 80 кило и двигай туда-сюда каждый день.

  Нанять кого-то  в помощь Эке, чтобы менять памперсы и обслуживать больную, Паата не мог. Он уже лет 15 перебивался случайными заработками: один проводку позовет делать, другой малярку захочет. И все норовят проехаться «за уваженье». Один сосед, другой друг соседа, а третий и вовсе родственник - Экиной троюродной сестры ребенка крестный. Как тут деньги делать?

  Если бы не старший брат, нагловатый двухметровый Эмзар, было бы совсем плохо. Эмзар потихоньку приторговывал ворованными запчастями для машин и помогал Паате содержать семью.

  Прямо скажем, невеселая у толстячка Пааты жизнь: черная в белую складочку. Еще хорошо, на днях просвет блеснул.

  Забежала к Эке соседка Натия, которая знает все на свете, от народной медицины до политических сплетен включительно, и вывалила на Паату супергениальную идею. Сперва она, как и подобало вежливому человеку, поохала 15  минут над мычащей Нестан.

 - Вай ме, вай ме! Как же вы все измучились! И для нее тяжело, и для вас!

  Потом, смакуя  кофе и стряхивая сигаретный пепел в блюдечко, Натия подошла к самой сути.

  - Знаете, у жены моего деверя на работе рассказывали такой случай. Тоже был у кого-то парализованный дома. Ни туда, ни сюда. Позвали священника причастить. А после Причастия к больному вернулись двигательные функции.

  Паата заинтересовался.

  - И как это дело устроить? Сколько платить надо?

  - Очень просто, - тараторила Натия, наслаждаясь собственной значимостью. - В малой Троице в Ваке (1) надо со священником договориться, а деньги, хоть лар, хоть десятку в кружку кинуть. Никто не смотрит. Потом хорошо еще стол накрыть.

  Паата подумал-подумал и, решив, что хуже уже все равно не будет, пошел в названную церковь договариваться.

  Все получилось как нельзя лучше. И на другой день молодой светлобородый парень в рясе стоял перед кроватью Нестан и скороговоркой читал какие-то молитвы на древнегрузинском. Половину слов Паата просто не понял. Впрочем, особо вникать он и не старался. Напрасный труд. Просто стоял рядом, наблюдал за манипуляциями уверенного в себе парня и прикидывал: «Беженец, наверное, из Абхазии. Мегрельский акцент не спрячешь. Шустрый какой - в попы рванул. Видно, прибыльное дело».  Додумать и сравнить свой шаткий бизнес с занятием отца Гурама (как звали умника) Паата не успел. По действиям сообразил, что мероприятие закончено. Парень уже снимал с себя расшитые нарукавники и длинное полотно с шеи (не понятно, для чего оно нужно).

  Вдруг мать оживилась и залопотала несуразное. Паата и о. Гурам наклонились над ней.

  - Сопико… Одесса….  Розовый дом….

  Ее левая здоровая рука задвигалась, делая зовущие знаки. Кое-как Паата понял и  объяснил недоумевающему гостю, что мать хочет видеть их названную сестру Сопико  или Соню.

  Белобрысый сразу навострил уши.

  - А в чем дело?

  … Паата хорошо помнил, как 30 лет назад они жили в Нахаловке (прим. - старый район Тбилиси). В доме через забор обитали соседи: Валя Сидорова - бухгалтер с Трикотажки и ее пятилетняя дочка Соня, смешная курносая девчонка с голубыми, под цвет глаз, бантиками в жиденьких косичках. Валя неожиданно умерла от рака. Вся их Турбинная улица собралась на похороны и келех, соседи судили - рядили, что делать с девочкой. Родственников в Грузии нет. Не в детдом же ее сдавать.

  Тогда пышногрудая, жгучая брюнетка мать Пааты, совсем не похожая на эту высохшую мумию, лежащую сейчас на кровати, предложила:

  - Я возьму Соню к себе.

  Соня, ошарашенная всем случившимся, тоже не  протестовала.

  Паата всегда слышал от матери о ее мечте иметь дочь после двух непосед-мальчишек. Нестан часто повторяла какую-то присказку.

  - Сын желательно, а дочь обязательно.

  А тут как раз такой случай, как по заказу.

  Дети росли вместе. Ссорились, мирились, словом, все как у всех.

  Паата даже ревновал мать к Сопико, как звала ее Нестан. Все внимание теперь перешло к ней, как к самой младшей. Ей первой покупали новые игрушки и одежду, ее же практически не наказывали.

  В 18 лет Сопико каким-то образом списалась с дядей в Одессе и уехала к нему навсегда. Больше всех переживала Нестан и то и дело бегала на почту звонить дочке. От Сопико вначале приходили письма, сообщавшие, что, мол, устроилась на работу, вышла замуж. Потом, видно, что-то не сложилось, и сестра развелась. Со временем письма приходили все реже и реже.

  Когда Союз распался, связь с Соней окончательно прервалась.

  Вот и вся история.

Гурам (просто смешно обращаться к нему с официальным «Мамао») слушал внимательно, потом высказался.

 - Знаешь, ты должен поехать, разыскать сестру и привезти ее сюда - попрощаться с матерью. Может, это нужно им обеим.

  Услышав это, больная загугукала, силясь сказать, что да, это именно то самое, что она так хочет. Зачастила зациклено.

  - Сопико… Одесса… Розовый дом…

  Паата с трудом сдержался, чтоб не послать этого Гурама куда подальше. Вот, пожалуйста, как мать завел! Того и гляди от нервного возбуждения плакать начнет. Возись потом с ней! Отпаивай валерианкой.

  - Это ее последнее желание! - тихо добавил  белобрысый баламут.

  В ответ снова подтверждающие бессвязные крики Нестан.

- Мы должны выполнять родительскую волю, если она не противоречит заповедям, - продолжал Гурам, не глядя на Паату. - В свое время я не выполнил желания моего отца: несмотря на его «Нет», все-таки пошел в монахи, - Гурам неизвестно для чего перебирал тонкими пальцами какую-то затертую веревку с узелками. Наверно, нервы себе успокаивал. - Тогда, в последний раз, когда я был дома, отец в ярости вынес ружье и крикнул: «Не уходи или я застрелю тебя! Если бы я знал, что мой единственный сын оденет платье, я бы не родил трех дочерей!»… Ну, точно, как кадр из фильма, когда Хевисбери Гоча убивает своего сына Онисиме за предательство. Только в ту минуту  мне было не до сравнений, я  стоял и молился… Выстрелить в меня он так и не смог. Швырнул ружье наземь. Только сказал: «Убирайся,  я не хочу тебя видеть! Для меня ты умер!».

  - А дальше что было? - ошалело спросил Паата,  совсем забыв, к чему этот разговор.

Гурам пожал плечами и устало вздохнул:

  - Ничего. Я ушел в монастырь и отца больше не видел. Потом мне сообщили из дома,  что он скончался, так и не простив меня… Не знаю, как мне жить с этой занозой в сердце дальше…. Я это к тому говорю, - Гурам вскинул на Паату голубые глаза,  - тебе лучше выполнить просьбу матери. Потом сам себе не простишь…

С этими словами Гурам, подхватив свой портфель с облачением, направился к двери, на ходу поблагодарив Эку, звавшую его к столу.

  …Эмзар, услышав об идее поездки на Украину, разорался на весь корпус.

  - Ты что, совсем баран, да? Мало ли кто что скажет! Старуха давно выжила из ума. А ты еще слушаешь какого-то сопляка попа! Им лишь бы деньги сделать! И как, интересно, ты поедешь: На меня не рассчитывай: пяти тетри не дам, на принцип!

  Паата понуро молчал. Крыть было нечем. Старший брат прав. Вот тебе и просвет, обещанный соседкой. Лучше бы не звал этого Гурама.

  На другое утро кто-то позвонил в дверь. Чертыхаясь, Паата, еле продрав глаза, пошел к двери.

  На пороге стоял вчерашний Гурам.

·           Вот деньги на дорогу. Езжай в Одессу, найди Сопико. Я не исполнил последнюю волю моего отца, так хоть тебе помогу это сделать, - он положил пачку лар на столик в прихожей. И, прежде чем Паата сообразил, что все это ему не снится, ушел, пожелав.

·           Бог в помощь!…

  … В Одессе Паата с большим трудом разыскал следы сестры в доме инвалидов. Фасад дома показался ему чем-то знакомым. «Розовый дом». Откуда Нестан могла так угадать?…

  Через месяц Паата вкатил инвалидное кресло Сони в комнату Нестан и потянул носом воздух. Все-таки, как ни старайся, а запах болезни не выветривается.

  Соня подрулила поближе, тронула ее здоровую левую руку, погладила.

·           Это я, Соня.

  Карие глаза Нестан неподвижно смотрели куда-то вверх - зрения уже не было. Зато лиловые губы растянулись в улыбке и Паата, наклонившись, еле-еле разобрал удовлетворенное:

·           Моя… Сопико….  Дома.

  На рассвете Нестан, не разбудив никого, тихо ушла в тот мир, где нет «ни печали, ни болезни, ни воздыхания», а только «жизнь бесконечная».

                  27.06.07.

 

 

·