Взгляд  фрески.

 

 

  Хадишат накрылась с головой одеялом, не желая слышать этот противный голос. Видно, сегодня ее мать Жанна с левой ноги встала: орет и орет без умолку.

-…Скотина ты этакая! Целый день из угла в угол с наушниками ходишь! Нет, чтобы посуду помыть или пол подмести. Я не знаю, за что схватиться: деньги делать или с базара  еду тащить. А у тебя других забот нет: телевизор или мобильник…

Вот, заколебала! На каникулах и то житья нет. Совсем мать без понятия. Можно ли так человеку в 13 лет мозги песочить и давить на эту, как его, хрупкую психику подростка?

  Хадишат терпела до упора. Но когда поняла, что фонтан никак не усыхает, а, наоборот, идет все с большим напором (того и гляди, эта истеричка в волосы вцепится), пошла на прорыв. Быстро надела майку, джинсы, и крикнув «Заткнись!», выскользнула за дверь.

  За спиной разъяренная Жанна метала громы, молнии и хозяйские табуретки.

Оказавшись на улице пригорода Стамбула, Хадишат вздохнула полной грудью. Ну, наконец-то свобода. По крайней мере, до вечера, пока мать не явится с базара.

Хадишат, поигрывая мобильником, деловито отправилась к огромной толкучке - немного развеяться от перенесенного стресса.

  Вот повезло ей с предками - слов нет. Семейка  Адамсов, да и только!

  Мать - тощая, крикливая челночница, постаревшая на рейсе Стамбул - Тбилиси, дядя Сурик - еще тот кадр, с понтом отца - сбежавшего турка, ей, Хадишат, заменяет и  бабка Аракси, пронырливая скукоженная перечница с искривленным, как неспелый бадриджан, носом.

  Весь школьный год, пока мать пашет в Турции, эти двое птеродактилей, каждый по-своему, донимают Хадишат своими лекциями.

  Придешь со школы, бабка тут как тут, уже с порога заводит свою шарманку скрипучим голосом.

- Што ходишь без дела! Сядь, уроки учи! - и шипит себе под нос. - У-у, турецкая кровь, будь она неладна! В кого только такая бездельница уродилась?

  Никак старуха не может смириться с тем фактом, что у нее, у армянки, внучка турчанка - плод любви дочки Жанны и подвалившего к ней в 1994 году в стамбульской гостинице местного Хусейна.

  Хадишат, правда, тут же сажает бабку на место, не дает ей распоясываться, но настроение уже явно испорчено.

  Попозже дядя Сурик со своей малярки придет - свою мораль будет гнуть. О пользе духовных ценностей начнет распинаться. Дескать, Хадишат должна слушать не Диму Билана, а какого-то доисторического Баха с прибабахом.

  Нет, правильно его мать чморит, когда раз в полгода из Турции приезжает:

- Разве ты мужчина? Все в доме валится, а ты последние деньги на  церковные книжки да на монастыри раскидываешь! Толку от тебя, как от козла молока!

  Сурик вообще по жизни антиквар. В него вся армянская родня пальцем тычет:

- Чего ты таскаешься в русскую церковь? Чем тебе наш Сурб-Геворк плох?! Тьфу на тебя, как на патриота!

  Сурик на них  - ноль внимания. Он ведь чикчирикнутый немного. На оскорбления не обижается, деньги ему до лампочки. Только запрется у себя в комнате, сплошь заставленной иконами и книгами, и молится о вразумлении заблудших Жанны, Аракси, Рипсиме и прочих окружающих.

  Рипсиме это и есть Хадишат в крещении, на котором тоже Сурик в свое время настоял. Первомученицу Армении таким макаром почтил.

  А в заблудшие она угодила после того, как дяде отпор дала.

  Давным-давно, еще до школы, Сурик водил ее  в церковь на Причастие и учил молиться. Хадишат его по малолетству, конечно, разинув рот, слушала. А бывало, даже плакала. Все ей Христа распятого было жалко.

  Вечно у дяди с матерью из-за этого были контры.

 - Не приставай к моей дочери! - зверела Жанна. - Монахиню - черную ворону из нее хочешь сделать! Вот заведи своих и забивай им голову всякой дрянью! А к моей не лезь!…

  Потом Хадишат подросла и стала интересоваться более современными вещами: дисками, мобильниками и другими прелестями технического прогресса.

  И как-то, на очередное предложение Сурика сходить на исповедь,  по-матерински отрубила.

 - Отцепись от меня! Все равно скоро в Турцию насовсем уеду. Зачем мне все это?

  Потемнел дядя смуглым лицом и отошел, ничего не сказав.

  Ночью, сквозь сон, услышала Хадишат из комнаты Сурика что-то новое:

 - Святой Георгий Гурджи, моли Христа Бога о  заблудшей девице Рипсиме спастися душе ее.

  Хадишат интересно стало. Вот и спросила утром, как бы, между прочим, набирая смску.

 - Сурик, а кто такой Георгий Гурджи?

  (Дядя у нее - ходячая энциклопедия на  всякие такие штуки. Хлебом не корми - дай рассказать про всякую древность.) Он и начал неспеша.

  - …Его память Греческая церковь отмечает 2-ого января. Георгий еще ребенком был украден турками из Грузии. Жил он на острове Лесбос. Постепенно, живя среди мусульман, забыл Христа и принял ислам. Жил он самой обыкновенной жизнью, женился, содержал семью торговлей, по пятницам ходил в мечеть. Словом, был как все. Когда ему перевалило за 70, пришел к мулле, снял чалму и объявил: «Я христианин и хочу умереть в своей вере!». Его сперва для вразумления посадили в тюрьму. Потом  повесили, т.к. он не отрекся. Произошло это в  1770 году…

  Хадишат только костлявым плечом пренебрежительно дернула. Не стоило и спрашивать. Все равно не поняла, чего человеку спокойно не жилось. Умер бы, как все, тихо - мирно в своей постели.

  Ей, вон, как девчонки в классе завидуют, что она каждое лето в Средиземном море купается и по-турецки шпарит. Подрастет, может, какого-нибудь богатого турка поймает и свою жизнь устроит. Тогда матери не придется мотаться с сумками по базарам и от полиции прятаться.

  Хадишат уверенно двигалась по узким кривым улочкам. Ей все здесь, в Турции, нравится. Запросто можно от проблем отключиться. Столько вокруг разноцветных вывесок, шума, разговоров.

    Проходила мимо одного магазинчика, только кинула взгляд и сразу усекла: эге, шухур начинается.

  Хозяин - лысый толстяк, указывая на минареты коричневым  толстым пальцем, внушал туристу-грузину.

  - Наша вера самая лучшая! - и потом презрительно ткнул на нательный крест покупателя, - не то, что у вас!

  Тот тут же завелся и что-то яростно стал ему доказывать на грузинском.

  Хадишат усмехнулась  и пошла дальше. Через 5 минут за спиной раздались крики. Подкатила машина с мигалкой и двое дюжих полицейских втолкнули туриста в кабину. За ним следом выскочил хозяин магазина, крича.

  - Он оскорбил  пророка Магомеда! - и, ругаясь, что-то швырнул в след газанувшей машине

  Хадишат вытянула шею - в пыли поблескивал сорванный серебряный крест.    

    Сколько, все-таки, психов вокруг. Чего, спрашивается, нервы друг другу портят.

  Захотелось  почему-то подойти и поднять брошенную вещь. Но в Турции в таком случае лучше пройти мимо. И Хадишат заторопилась вперед.

  Ноги сами собой вынесли ее к мечети Айя-София, а в голове как по заказу всплыл голос  всезнайки-дяди.

  - …Когда Византия пала и турки захватили Константинополь, в церкви святой Софии шла Литургия. Священник, помолившись, взял Дары и вошел с ними в стену, и камни алтаря скрыли его от нападавших…

  Хадишат во все глаза смотрела на величественное здание с покатой крышей. Минареты, как часовые, стояли в отдалении.

  Церковь без креста. Будто не хватает самого главного. А что внутри?

  Хадишат, давно обходившая все церкви и музеи стороной, вошла внутрь. Первое, что увидела: ковры и огромные черные щиты с сурами из Корана на стенах. Сверху, сквозь побелку проглядывались лики святых. Их требовательные и одновременно печальные глаза смотрели прямо на Хадишат.

  Этот взгляд живых глаз из мертвого камня подарил ей неясную восторженную радость. Ведь она, Хадишат, тоже каким-то образом принадлежит к этой вечной всепобеждающей силе, которую не уничтожили ни века, ни краска, ни злые люди.

  Девочка достала мобильник и с оглядкой на тех, кто был рядом, стала снимать неистребимые милые черты, которые нельзя не любить.

  И сразу стало ранее непонятое, почему тот незнакомый человек 70 лет спокойно проживший мусульманином, вдруг захотел умереть христианином.

                                7.07.07