Море любви.

Светлой памяти православной писательницы Нины Александровны Павловой посвящается.

Автор - составитель выражает глубокую признательность журналистам Валентине Кирилловой, Нине Пижуриной и Евгении Евдокимовой, писательнице Екатерине Домбровской, писательнице Людмиле Листовой за неоценимую помощь при подготовке сборника воспоминаний.

Оглавление.

Вместо предисловия.

Четыре года рядом.

Родительский дом.

Слово живое.

Искания.

Крещение.

Почему именно Оптина?

От неофитства до постижения тайн духовной жизни.

Еще одного новомученик.

Все как у всех.

Скрепы духовные.

Родной человек.

В памяти – навечно.

Заключение.

Вместо предисловия.

Слово на погребении Нины Павловой. Игумен Филипп (Перцев)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Сегодня мы прощаемся и отпеваем автора книги "Красная Пасха". Автора книги, которая переведена уже на 7 языков, может быть даже и больше: на сербский, греческий, голландский и другие языки. И которая стала известна во многих частях мира, не только православного. Эта книга - она пользуется такой популярностью не только потому, что в ней описан подвиг нашей убиенной братии, а потому что она несет в себе осмысление подвигов , открытие какой-то такой сокровенной глубины православия, духа Оптиной Пустыни.. И поэтому мы прощаемся сейчас не только с замечательным писателем, а с человеком, удивительной красоты и духа, которая всегда отличалась какою-то удивительной мудростью, внутренней жизнерадостностью. Ей несвойственно было превозношение, которое характерно для многих творцов, людей, которые становятся известными в этом мире. В последнее время она уже не могла ходить из-за больных ног на богослужения, но всегда с любовью принимала приходящих к ней людей, которые много черпали в общении с ней мудрости, жизнерадостности .  Мы верим, что Господь несомненно принял ее душу в своих обителях. Тут посчитали, что не только Господь призвал ее между праздниками Икон Божией Матери Калужская и Иверская, но и девятый день ее приходится на Казанскую, завтра Спорительница хлебов, а 40й день приходится на Введение Божией Матери во Храм.. Конечно, для всех православных - это явное удостоверение в милости Божией. Будем же и мы молиться, чтобы помочь этой светлой и дорогой для нас душе пройти мытарства, пройти тот путь: сорокодневный, трудный для каждого человека, чтобы окончательно водвориться в селениях праведных рядом с нашими убиенными мучениками, Старцами Оптинскими, с ее покойным духовным отцом архимандритом Иоанном Крестьянкиным, со всеми Святыми, у алтаря которого она погребена. Аминь.

Четыре года рядом.

К сожалению, мне не довелось знать Нину Александровну лично. Храню, как реликвию ее письма и время от времени их перечитываю. За 4 года их собралось много. В них море любви.

Десять лет назад мне кто-то одолжил почитать "Пасху красную". Был шок от прочтения. На имя автора я просто не обратила внимания. Стала мысленно обращаться к оптинским новомученикам. Даже и представить не могла, что они соединят меня с автором книги, которая примет в моей жизни огромное участие.

Познакомились мы таким образом.

В сентябре 2011 года я, узнав случайно, что Нина Александровна положительно отозвалась о моих рассказах, решилась ей написать. Очень нужны были хоть какие-то деньги, чтобы разгрести ком проблем. Я уже 20 лет перебиваюсь репетиторством во время учебного года. А тут еще двухлетний сын и нет ни отопления, ни горячей воды, ни газа. Единственный обогреватель - электроплитка. Недолго думая, я написала Нине Александровне письмо, предлагая сделку. ( Предвижу как будут неприятно изумлены читатели, но дело было именно так.) «Помогите мне издать мои рассказы и возьмите большую часть гонорара» Рассуждала я так: если мне перепадет 100-200 долларов, то я смогу поставить на эти деньги бак и решу хоть одну свою головную боль. А если абсолютно незнакомый мне человек просто не ответит на мое письмо, тоже не умру, но хуже явно не будет.

На другой же день я получила вот такой ответ.

Дорогая моя, хорошая и любимая Мария! Как я обрадовалась, получив ваше письмо, тем более, что давно надоедала Володе Григоряну просьбой дать Ваш адрес и передать слова благодарности.

Мне очень нравятся Ваши рассказы. К сожалению, я не выношу современной "православной" прозы - меня тошнит от этой лживой елейности и гнусной привычки поучать вся и всех как бы с высот собственного благочестия. Но однажды я открыла для себя Марию Сараджишвили, а это такое счастье встретить родного тебе талантливого человека, что с тех пор выискиваю Ваши рассказы в интернете и показываю их знакомым.Недавно рассказывала о Вас председателю Союза писателей Ганичеву, вот, мол, какая талантливая писательница есть в Грузии, а он удивлялся: "Почему я ничего не знаю о ней? Почему ее у нас не издают?" Короче, надо обязательно издать книжку и выходить на уровень публикаций в центральных толстых журналах.

Словом, Вам надо работать под прикрытием. На западе у писателя есть литературный агент, а у нас проталкивает и защищает рукопись редактор.Вот я и предлагаю себя на роль такого редактора. Это не потому, что я собираюсь что-то там править, но ведь автору бывает неловко отстаивать свои интересы, а редактор - обязан.Только не заикайтесь мне, пожалуйста, больше о деньгах,нам с сыном на жизнь хватает, тем более, что сдаем квартиру в Москве.И опять же хочется сделать все по любви, тем более, что еще в мае наш оптинский игумен Антоний благословил меня издать Вашу книжку во славу Христа.

Ваша Павлова Нина Александровна. .. .........

Я удивилась, сама православная писательница, а не любит подобной литературы.

Позднее, в одном интервью все прояснилось.

– Как вы относитесь к православной художественной литературе?

– Очень люблю рассказы священника Ярослава Шипова и с большим пиететом отношусь к творчеству архимандрита Тихона (Шевкунова). Можно назвать и иные имена, но их немного. Остальное – это какая-то полулитература с «православными ежиками» и с такими стандартными персонажами, будто их наштамповали из розовой пластмассы и при этом по одному образцу. Написаны такие рассказы в жанре умиления и обычно по такой схеме: жил человек без Бога, и жил скверно. А пришел в Церковь и сразу стал таким добродетельным, что уже ангельские крылья растут. Но ведь в жизни так не бывает. И каждый хотя бы по личному опыту знает, что после обращения начинается порой весьма жестокая духовная брань. И чем ближе мы к Богу, тем яростней брань. Мы воины Христовы, и мы – люди этой духовной войны.

А в бесконфликтной литературе человек погружается в тот уютный розовый мир, где не надо думать и мучиться в борьбе со своими страстями. И зачем какая-то духовная брань, если мы уже победили?

Между тем, авторы таких рассказов, как правило, достойные люди и даже своего рода борцы, убежденные, что они призваны защищать Церковь от нападок неверующих «критиканов», пусть даже ценой лакировки действительности и якобы «благочестивой» лжи. К сожалению, иные из таких рассказов «православны» лишь по названию, а на деле в них дышит дух протестантизма. Протестантизм рационален по своей природе и обращен прежде всего к разуму человека, ибо главное – это знание. И если, следуя этой логике, просветить человечество, и люди узнают о заповеди «Не убий», то войны, естественно прекратятся.

В Православии всё иное. Господь ждет от нас искренней сыновней любви и как любящий Отец призывает: «Даждь ми, сыне, твое сердце» (Притч.23:26). А вот с сердцем проблемы, начавшиеся давно и не только у нас. Помните, как после революции Бунин писал, что большевики уничтожили чувствительность? А у Андрея Вознесенского есть горькие строки: «Нам вырезали стыд, как аппендицит». И кого тут винить, если современный мир порою так деформирует личность, что иные искренне не понимают, почему надо страшиться пошлости и стыдиться лжи?

– Но ведь «православные ёжики» и розовые идиллии как раз отвращают людей от Церкви.

– Согласна, отвращают. А только спрос на такую литературу есть. Однажды в иконной лавке юный продавец вдруг пожаловался мне на «особо благочестивых тёток», – это он так выразился, – которым слова поперёк не скажи, сожрут. Именно они, пояснил продавец, раскупают «розовую» литературу, помогающую им утвердиться в мысли, что только они, посещающие церковь, живут «правильно», и они намного достойней других. Фарисей ведь никуда не ушел из Церкви, – и он присутствует в рассказах Марии.

Кстати, именно такие «особо добродетельные» люди любят говорить о последних временах. Но ведь Антихрист это не тот, кто открыто выступает против Христа, – это тот, кто ВМЕСТО Христа. Нет ничего опасней той подмены, когда Христа и вечно живое Православие вытесняет набор убогих, пошлых и выхолощенных понятий. От такой подмены выгорает душа.

http://www.pravoslavie.ru/guest/62270.htm

Вернусь к письмам.

Дорогая Маша! Рассказы в их теперешнем виде даже предлагать бесполезно - не пройдут.И все-таки во мне живет счастливое чувство, что может получиться очень интересная книжка - надо как-то так составить сборник... как? Вот, например, главный недостаток "Невыдуманных рассказов" как книги - все написанное здесь свалено в одну кучу. А текст должен дышать, с текстом надо играть... не могу обьяснить.

А еще я очень обрадовалась, узнав, что у вас есть сынок. Интересно, какой он и как его зовут? А еще напишите, пожалуйста, по какому адресу, банковскому счету или как-то иначе вам можно передать деньги.Дело в том, что время от времени наш старец батюшка Илий или кто-то из приезжих дают мне деньги с просьбой передать кому-то из нуждающихся. А что такое растить сына одной - это я знаю по себе, ибо после смерти мужа мой сын в четыре года остался сиротой. Лихо было порой. И помоги вам Господи! Ваша Н. А. П.

Маша,если возникнет реальная возможность перевода "Пасхи красной" на грузинский язык, то сообщите от моего имени о.Рафаилу или в Патриархии, что я готова передать. большую часть тиража в пользу Грузинской Церкви ,ибо св.Нина, покровительница Грузии, это моя святая,и я желала бы.. внести вклад. Бойтесь халявщиков,Маша,полагающих,что православным бесплатно дают в магазине масло и хлеб. Тут надо сразу рвать отношения.А что бы вас не смущало моё якобы бескорыстие , скажу что были периоды такой , нужды, когда я бралась за любую работу, повторяя про себя слова новгородской берестяной грамоты : "Лапти плетёт и тем кормится". Переводила,то есть переписывала заново книги весьма графоманистых казахских писателей,а ещё сидела за монтажным столиком, доводя до ума фильмы незадачаливых режиссёров. А вот здесь я жёстко отстаивала свои материальные интересы, усвоив правило одинокой матери : надо стоять на капитанском мостике и вести к цели свой кораблик. Вот и будьте храбрым капитаном Маша! Ваша Н.А.П.

....Машенька,спасибо за приглашение в Грузию и передайте от меня поклон Светлане, у которой для меня уже уготовано место. В Грузию я не приеду , ибо по состоянию здоровья уже не способна путешествовать , но в Тбилиси я раньше бывала и , по-моему, первым храмом в моей жизни был Сионский собор. Ещё не крещёная , я пришла туда ради "культуры", чтобы увидеть знаменитую фреску Божией Матери под гранатовым деревом (забыла имя художника, не напомните ли?) . Но у креста св.Нины я истово крестилась и пережила многое. Не оттуда ли тянется наша мистическая связь? Не пишу , потому что не работал интернет , но много работы над книжкой. Кажется, книжечка всё таки складывается . Я уже говорила о ней с моим издателем Юрием Ивановичем. Он заинтересовался. Маша, сообщите мне ваш почтовый адрес и телефон. У меня , оказывается, на днях вышла новая книжка. Сама я её ещё в глаза не видела , но будет экземпляр, перешлю . Ваша Н.А.П. ..

Примерно за месяц Нина Александровна отобрала и отредактировала из кучи необтесанных рассказов самое приличное и отослала своему редактору.

Потом, узнав кое-какие детали, она пригласила меня к себе.

«Приезжайте, Машенька, с сыном в Оптину. Вам надо отдохнуть и пожить в монастыре. Это будет духовно полезно.»

Пришлось написать что это невозможно - нет ни денег, ни визы.

При переписке всплывало много интересного. Она рассказывала о своей жизни, спрашивала о том что происходит в Грузии.

... ...... ........

Машенька, мне очень понравился рассказ "День искушений", я даже отослала его Ю. И. И про "Мхедриони" - хороший рассказ, его кстати можно опубликовать самостоятельно. Загвоздка тут в единственном - для российского читателя "Мхедриони" это ребус неразгаданный. Ничего у нас об этом не знают, т. е. необходимы пояснения, как необходим перевод одной грузинской фразы в "Дне искушений".

Вот еще кое-то из личного опыта. Инстинктивно я всегда знала - ради денег нельзя писать. Но в советские времена была такая практика - писатели по заявке на книгу или пьесу заключали договор с издательством и получали солидный аванс. Я всегда от аванса отказывалась, но однажды не утерпела, взяла и не смогла ничего написать. Вернее, сочинила такую муть, за которую до сих пор стыдно. А после этого будто сломалась и какое-то время не могла писать.....

Я понимаю ваше отчаяние из-за безденежья и одновременно боюсь, как бы житейские испытания не сломали вас, лишив главного в вашем даре - духовной свободы. Храни вас Господь! Н, А.

... Настораживает ваше убеждение, что вот есть православные рассказы - для Ю. И., и есть то, что уже вне православия - для независимых. Для меня такого деления нет, и лучшей православной книгой я считаю "Капитанскую дочку" Пушкина. Хорошая проза всегда от Бога, ибо"без Меня не можете творити ничесоже".

Что-то вы мечетесь, Маша, а это опасно. На коммерческих изданиях и стремлении заработать деньги пером слишком легко сломаться. Этот путь опять же непродуктивный, ибо при попытке писать наспех большая часть написанного идет в отвал. Между тем, я считаю вас талантливым писателем, правда, пока даже не понимающим природы своего дара. И все же, Маша, тоннель надо пробивать в одном направлении, решившись однажды на скорбный подвиг - служению слову.

Храни вас Господь! Ваша Н. А. П.

Нина Александровна ждала от меня нечто высокого "служению слову", а для этого у меня не хватало ни более менее приличного образования ( заочный легпром смешно считать за что-то весомое, особенно в сравнении с ее двумя высшими и аспирантурой.), ни житейского опыта, а о духовности и вовсе смешно заикаться. Тем не менее, она пыталась донести до меня свое выношенное и наболевшее.

....Попробуйте почувствовать этот дух времени, когда Церковь распинают требованием покрывать всё любовью, вплоть до стирания грани между добром и злом. Тут может получиться интересная и актуальная история духовных поисков, написанная с присущим вам юмором. Кстати, одна бабуля, не имеющая теологического образования, дает отпор иеговистам так: «Спичек нет». - «При чем здесь спички?» - «Дак ведь сжечь ваши брошюрки надо. Приходите завтра - я спички принесу».

И ещё. Избегайте сленга и нарочито грубоватых выражений в авторской речи. Удачи вам! Н. П.

Нина Александровна очень радовалась успеху моего сборника " Открытые небеса." Это тоже не всякий может - радоваться за другого.

Маша, я буквально купаюсь в лучах вашей славы - звонят люди, прочитавшие «Открытые небеса», и сердечно благодарят за такую прекрасную книгу. В благодарность за книгу (кому-то я подарила, а кому-то дала почитать) я уже получила две банки мёда, кедровые орехи, а наши лучшие оптинские иконописцы Анатолий и Людмила (муж и жена, трое детей, живут в своем доме возле Оптиной) снабдили меня на Рождественский пост такой вкусной медовой тыквой, какой я сроду не пробовала. Людмила сказала: «От этой книги так хорошо на душе, как бывает после встречи с хорошим и родным человеком. Мария теперь родная для нас, и мы будем молиться о ней». Я попросила еще молиться о младенце Павле, рассказав о проблемах с речью. А Людмила просила передать вам: «Ничего страшного. У меня младший сын начал говорить только в три с лишним года, а мама мужа начала разговаривать в пять лет, до этого ее считали немой».

Поздравляю вас с наступающим Рождественским постом! Н. А.

«Открытые небеса» раскупились очень быстро. Ко мне стали писать из читатели из России и Украины с вопросами: «После вашей книжки захотелось приехать в Грузию. Где можно остановиться?»

Параллельно шли встречные предложения: « Прорекламируйте мою гостиницу. С радостью приму паломников, буду гидом бесплатно».

Нина Александровна всему этому радовалась. Ведь по обе стороны границы накопилось много обид и непониманий из-за политических разногласий.

В ней отсутствовало писательское тщеславие и категоричность в житейских вопросах. Наверное, каждый сталкивался в жизни с такой позицией: «есть одно мнение - мое и другое - неправильное». Хотя в ее положении это было бы логично. Ведь она известный человек, автор рейтинговых книг, член союза писателей России.

Иногда между нами часто возникали непонимания. Нина Александровна, человек прямой и эмоциональный, высказывала мне свое недовольство. На другой день, остыв, могла написать: « Простите меня, грешницу, за мой язык!»

21 ноября 2012, 0:11

Маша, прочитала ваш второй сборник, и почему-то тяжело на душе. Пересылать его Юрию Ивановичу не буду, и вам не советую, ибо сборник явно провальный, и всё, что вам тут светит - это от ворот поворот.

Чувствуется, что вы пишите наспех ( я вообще удивляюсь, как вы успеваете писать, разрываясь между работой и ребенком!), а в итоге неряшливый текст с грамматическими ошибками (даже слово Бог с маленькой буквы), а иные рассказы откровенное сырьё. в известном стиле - натурализм.Да, в жизни, конечно, полно дурёх, страдающих словесным поносом, - это я о вашей немолодой Венере. Уже после минуты общения с ними начинает болеть голова, а потом от тоски будто умирает душа. Ради чего вы создаете ваш паноптикум? Да, у Гоголя есть свой паноптикум, но на уровне того художественнного осмысления, когда это смех сквозь слёзы, и через страдания оживает душа. К сожалению, почти то же самое можно сказать о ряде других рассказов с перечнем -скороговоркой - неосмысленных фактов, где один уродец сменяет другого, а потом, как рояль в кустах, появляется еще один монстр. Это я про церковный развод, про молитву девиц о супружестве, про похороны и т. п. Впрочем, этот свой недостаток вы сами чувствуете, пришпиливая к рассказу дешевенькую мораль - вот если бы перед венчанием давали несколько месяцев на раздумье, то, глядишь, и сложилась бы семья. Маша, ау! Вы что - всерьез полагаете, что мерзавец, лишивший молодую жену с ребенком даже крыши над головой, за несколько месяцев переменит свой нрав? А каратист перестанет быть тираном, если жена не будет ежегодно рожать? Мои бабушки где-то к тридцати годам оставались вдовами, имея на руках десять-двенадцать детей. То есть, рожали, вероятно, ежегодно, но семьи были крепкими.

.. Хуже всего то, что с православием у вас напряженка.В прекрасном по драматургии рассказе "Один рабочий день" баптистка Роза у вас праведница, а вокруг православное хамло. Роза жертва и вызывает сострадание, ибо "баптисты никогда не воруют". В другом рассказе усопшую приемную мать называют святой, потому что воспитала замечательного мальчика Шалву - баптиста, конечно, зато не курит, не пьет. Да любая нормальная православная мать тут вопияла бы от горя, что сын попал в секту, а у вас..! .Вас не смущает, что баптисты не почитают Божию Матерь, Ангелов и наших святых, отвергая крещение младенцев и все церковные таинства? Волей неволей получается, что автор здесь на стороне "хорошей" ереси, тем более, что оправдания православному жлобству нет.

... Не помню, у кого из святых сказано о добродетели недоверия к снам.Вот конкретный пример.Перед убийством на Пасху 1993 года журналистка Зоя Афанасьева увидела во сне, как эти трое оптинских братьев падают замертво. Когда уже после убийства она рассказала свой сон схиигумену Гавриилу, он сказал, что это надо исповедовать как состояние прелести.А известный схимник, тоже получивший извещение во сне о грядущем убийстве на Пасху, не только отказался со мной разговаривать, но и попросил знакомого иеромонаха отчитать меня за доверие к снам, ибо бесы, желая совратить человека, как бы приоткрывают ему будущее и являют чудеса "прозорливости" Почитайте об этом у свт. Игнатия Брянчанинова, там,где он пишет о бесноватом "прозорливце" Корейше. А у вас восторг - какие сны, сны! Грузинка увидела во сне Александра Невского, а это свидетельство о единстве святых. А Ираклий, благодаря сну, спас сына, наконец-то, зарезав быка. А ведь этот зарезанный бык язычество чистой воды.

Конечно, в околоцерковной среде всё это есть - язычество, фарисейство, обрядоверие. Но когда вы пишете, что к Богу приходят даже через гадалку..! " Не вы меня призвасте, но Аз вас".

Простите, что огорчаю вас, но я пишу талантливому автору. Вот читаю и перечитываю "Инопланетянку", "Варвару", "После светлой заутрени", "Спор на Рождество" и не устаю восхищаться этими маленькими шедеврами. На днях у меня был в гостях Юрий Иванович, и мы так тепло говорили о вас. Кстати, ваша сестра так и не забрала у него книги для вас. Поздравляю вас с Михайловым днем! Не обижайтесь. Ваша Н. А. П.

Машенька, я эти дни переживала, что огорчила вас отзывом о втором сборнике. А после вашего письма отлегло от сердца, ибо вы сами относитесь к написанному более чем критично. Да, свои недостатки вы видите, но не видите своих достоинств. Точнее, не чувствуете природы вашего дара. А потому перескажу разговор с Юрием Ивановичем. Вот сидели мы с ним за столом в Михайлов день, а Ю. И. говорил об "Открытых небесах": "Почему читаешь и не можешь оторваться, хотя так просто написано и казалось бы ничего особенного?" А я в ответ рассказала, что долго ненавидела гоголевскую "Шинель" и не понимала утверждения, что вся русская литература вышла из "Шинели". Убогий Акакий Акакиевич с его соплей под носом вызывал у меня чувство отвращения. А однажды перечитала "Шинель", и мороз по коже - убогий Акакий Акакиевич, невиннейшее существо, не причинившее никому ни малейшего зла, вдруг поднимает на тебя голубенькие глаза и говорит: "Я брат ваш!" Вот это главное в ваших рассказах: "Я брат ваш!" Скажу точнее - главное АВТОР, его любовь, его страдание, его отношение к жизни. Там, где этого нет, есть мусорная свалка фактов, и хотя все это правда (верю!), но всё это как непереваренная пища или песня чукчи: "Вот олени бегут, вот собачка спешит". Что вижу, то пою. Почему вы избрали для себя роль протоколиста и боитесь быть ЛИЧНОСТЬЮ и АВТОРОМ? Как же вас, Машенька, затюкала жизнь, и сегодня это массовое явление - люди не решаются быть авторами хотя бы собственной жизни, уныло сплавляясь по течению.

Да, я тоже не выношу, когда меня называют "православным писателем". Недавно дважды перечитала рецензию на "Михайлов день", пока не поняла, что меня не оскорбляют и весьма по хамски, а на самом деле хвалят. Что поделаешь? Таковы издержки профессии, не стоящие ни малейшего внимания. И как бы вы, Маша, не выёживались - мол, я никакой не писатель, но вы писали и будете писать. А ремеслом надо владеть. Главная ваша беда - многотемье. Когда Ю. И. попросил меня меня дополнить "Открытые небеса", я хотела втиснуть туда "Антивирус". Там есть блестящие новеллы вроде сцены на базаре, а в целом перенаселенный Казанский вокзал с Иями, Мако, деревнями будущего. Толкучка, из которой не выбраться и пестрит в глазах. Начала редактировать и бросила, устав отслеживать, кто есть кто.

Или в молитве о супружестве по сути замылена интересная и злободневная ныне тема: как человек немощной рукою силится остановить зло, забыв народную мудрость: "Не чисть трубочиста - запачкаешься". Это о том, как девица по гордости намеревалась исправить мужа-наркомана и уголовника, а завершилось всё кровью у Елены. Вчера прочитала у афонского старца Порфирия: " Со злом не борются - с ним просто не соприкасаются". Вы обозначили тему, но ушли от нее, ибо назначив себя на должность протоколиста, вы сочли себя обязанной запротоколировать и историю второй девицы, хотя особого интереса она не вызывает. Анна Ахматова говорила: "Один день - одно дело". А один рассказ - одна тема.

Другая опасность, которую остро чувствовал Пушкин это то, что в чернильнице живет бес, а бесы "водят". Нас с вами тоже "водят". Вот лукавый, на мой взгляд, рассказ "Молитва атеистки". Священник, отсылающий Айседору к католикам, подлежит низвержению из сана. Где вы нашли такого? А популярные отговорки, мол, при советской власти мы не знали о Боге, это лукавство, ибо сейчас полно православной литературы, повсюду продают Евангелие.Сколько таких Айсидор прошло через Оптину - и к старцу их приводили , и к любвеобильным батюшкам , но проблема в том , что изучать иврит они будут , а Евангелие им неинтересно. Отец Василий (Росляков) говорил: "Кто ищет истину, тот найдёт Бога". Но много ли людей, ищущих Бога и готовых ,пожертвовать ради Него своим житейским комфортом? К сожалению, мы живем во времена атрофии духовных потребностей.

И главный вопрос: Мария, како веруеши? Да, мне тоже жалко баптистку Розу, но мне ближе позиция новомученика наших дней о.Даниила Сысоева. Он приходил к мусульманам или баптистам и говорил: "Путь без Христа - это путь к антихристу. Путь вне Церкви - путь к антихристу". Отец Даниил крестил 500 баптистов и около 100 мусульман - ради спасения их души. Вот за это его и убили. Так почеиу же мы забываем , что Христос пришёл на землю ради спасения людей , ставя превыше житейскую жалость - ах, Роза усвоила евангельские истины , а стало быть , всё

Ей, с ее опытом легко было раскладывать все по полочкам с высоты своего возраста и пройденного пути. А мне было трудно вместить невмещемое. Максимум на что я способна - просто записывать то, что видела вокруг себя, как можно детальней и имея в виду уровень своих друзей.

Будут ли переизданы «Открытые небеса» - время покажет. А пока передаю вам самые горячие слова благодарности за эту книгу от наших оптинцев - Натальи, Ларисы, Елены и др. Елена даже сказала: «Слава Богу, появилось окошко в Грузию. И такая теплая книга!»

Время от времени я писала о том, что происходит у моих прототипов дальше в жизни. И Нина Александровна тут же откликалась.

О вашем бывшем муже и других тяжелых людях. В свое время старцы благословили меня читать такую молитву: «Верую, Господи, и исповедаю, что Ты любишь раба Божия (имярек) больше, чем я умею любить. Возьми же его жизнь в свою руку и сделай то, что я жажду сделать и не могу». Мне эта молитва помогала.

О слепнущей Ольге. Есть такие капли - Визомитин, которыми закапывают глаза четыре месяца по методу доктора Скулачева. Это излечивает без операции катаракту, глаукому и еще что-то, и так исцелилась наша инокиня Христина

Кстати, в Церкви есть ектиния о заблудших: « от православныя веры отступившия». И в записках заблудших поминают - допустим, «заблудшая Нина», если, конечно, Нина крещена в православии. И поосторожней, Маша, с любвеобильностью - мне, например, разрешают молиться о заблудших и особо грешных людях только по воскресеньям, когда молитву поддерживает сам Христос. А иначе можно так грохнуться, что костей не соберешь.

Ладно, живем дальше. И спаси нас грешных и многогрешных Христос! Н. А.

Ей, с ее опытом легко было раскладывать все по полочкам с высоты своего возраста и пройденного пути. А мне было трудно вместить невмещемое. Максимум на что я способна - просто записывать то, что видела вокруг себя, как можно детальней и имея в виду уровень своих друзей.

Вот в теологических вопросах она была принципиальна. Особое ее неприятие вызвал рассказ о бывшей инокине вышедшей замуж. Прототип - наша прихожанка . Я заботилась лишь о детальном изложении событий.

Маша, на днях обсуждали с иноком Максимом (он гостил у меня) ваш рассказ про инокиню, и Максим сказал, что публиковать эту работу, конечно, нельзя, ибо якобы венчанный брак этой инокини на деле невенчанный и являет собою лишь надругательство над таинством, а дети, рожденные в блудном сожительстве, - дети греха. Опять же святые отцы писали, что монах, покинувший монастырь, приравнивается к самоубийце и лишается христианского погребения. Представляете, эту инокиню нельзя будет даже отпеть, если, конечно, не пародировать таинство. Конечно, очень жаль эту многодетную мамочку. Но сострадание - это не оправдание греха с дешевой бравадой Варвары, мол, дети - это хорошо: прорвемся! Куда прорвемся - в ад? Сострадание – это помощь в деле спасения души. Обычно в таких случаях, как с вашей инокиней, обращаются к Патриарху или правящему архирею, там дают довольно строгую епитимью, но это путь, это надежда на спасение души. А у вас?

По поводу ночных бдений. Здесь я на стороне вашей мамы. К сожалению, я тоже годами не могла писать, потому что без мужа и бабушек надо было поднимать ребенка и выхаживать моих умирающих родных. И тогда я сформулировала для себя закон: «Если для того, чтобы согреть ребенка или маму, надо сжечь рукопись, я её сожгу». И ничего хорошего, поверьте, не получится, если пожертвовать ближними ради страсти сочинительства.

Дошла ли до вас моя бандероль с книгами? Кстати, иконописец Людмила, у которой сын долго не разговаривал, сказала, что никакие лекарства не помогают, но очень полезно учить сына рисовать, ибо рисунок - тоже язык. Храни вас Господь! Н. А. П.

Меня очень волновал вопрос о подаче записок за людей из других конфессий. Вот ее ответ.

И такая это любовь, что тут мы против Бога и против Церкви пойдем. Вот величайший дар Господа - свобода воли. Наша Церковь потому и не поминает инославных и тех же монофизитов-армян, что это личный выбор человека - ну, не хотят они быть православными, и эту дарованную им Господом свободу воли надо уважать. А мы насильно - через записки - запихиваем их в нашу православную веру да еще и негодуем на священников, не желающих явить такую экуменическую и по сути антихристианскую любовь. Практика свидетельствует, что от этих экуменических молитв больше вреда, чем пользы, и священники после этого болеют.

Кстати, монахов, вступивших в брак, НЕ ВЕНЧАЮТ, ибо они уже обвенчаны с Господом. А еще их не допускают до причастия какой-то очень длительный срок. Помню, в каком ужасе был мой покойный друг Сережа Лосев, которого окрутила одна инокиня, - он за два года стал похож на негра: так почернел лицом. А когда брат Оптинского старца Никона ушел из монастыря и женился, это была такая трагедия распада личности! Но вкратце не расскажешь.

И перестаньте мне, Маша, компостировать мозги таким убедительным, на ваш взгляд, доводом: это правда жизни. Вон у меня в туалете после гостей стоит амбре, и надо мыть унитаз. Тоже правда жизни. Ну и что? Мой батюшка, когда я увлекаюсь в рассказах подобной правдой жизни, говорит: «Ты еще на помойку сходи и нагреби там побольше».

Не мне вас, Маша, учить - сама в грехах, как в шелках. И не мозгов у меня больше, а опыта. Как я благодарна теперь Господу, что первые мои вещи (а извела кучу бумаги и писала по ночам, когда спал ребенок) не были опубликованы. А ведь горевала в своё время, ой!

Знаете, сколько написанного у меня ушло в отвал? «Пасху красную» переписывала восемь раз, оставив в итоге из восьмисот страниц где-то четыреста. И «Михайлов день» переписывала почти столько же. Но вот некоторый практический опыт: всё, что написано на скорую руку - это на долгую муку. И издатель клянет автора, потому что книга не расходится, и автор не зарабатывает. Между тем, на переизданиях «Пасхи» и «Михайлова дня» я заработала так много, что даже стыдно рассказывать.

Эпопея с Лукой Модебадзе.

Я написала очередной рассказ по мотивам разговора с подругой о мальчике инвалиде.http://www.pravoslavie.ru/jurnal/71086.htm

Нина Александровна внимательно следившая за моими публикациями, стала распрашивать подробности. И тут же загорелась идеей.

- Надо им собрать деньги, чтобы они приехали к нам в Россию на лечение.

Я отнеслась к этому скептически.

- Кому интересен в России какой-то грузинский инвалид детства. И у вас и у нас таких больше чем не нужно. Вон в Тбилиси все подъезды обклеены такими объявлениями. Люди просто не среагируют на него. Тем более, что между нашими странами прерванные дип. отношения. Его родители давно смирились с диагнозом сына.

Нина Александровна не успокаивалась и написала уже известное воззвание, призвав к молитве по соглашению. И люди со всего мира стали жертвовать.

Параллельно Нина Александровна обзванивала разные клиники, выясняя условия, при которых могли бы взять Луку на лечение. Отдельно искала в Оптиной место, где бы родители Луки могли бы жить и работать. Но они решили ехать во Францию тк вести борьбу за визу надо было через очень высокие инстанции.

Попутно она беспокоилась о моем сыне, у которого была задержка речи. Предлагала прислать деньги, написать о. Илию с просьбой помолиться. Я отвечала, что деньги не помогут тк все равно не могу найти в Тбилиси русскоязычного логопеда. Да и логопед не поможет, когда ребенок не произносит простых слов.

Маша, встревожило ваше «болеем». Что с вами и с Павликом? Забыла предупредить - враг мстит за публикации в защиту православия. Когда издали «Пасху красную», то год после этого я буквально подыхала. Таков наш «гонорар».

Как-то меня взволновал один инциндент со священником. Я считала, что человек поступил недостойно и противоестественно. Нина Александровна тут же отозвалась таким эпизодом.

....Ах, Маша, вас бы к нам в Оптину! Вот сценка из жизни. Жаркий летний день. Отец наместник приходит на вечерню, а храме из всей братии только двое - иеромонах Василий (Росляков), тот самый, которого убили на Пасху, и благочинный игумен Пафнутий. Отец наместник сшиб клобук с головы о. Василия и рванул за рясу о. Пафнутия так, что ряса затрещала по швам. Оба монаха тут же смиренно бухнулись отцу наместнику в ноги: "Простите, батюшка", стяжав тем самым себе венцы в Царствии Небесном. Братия была потрясена: " Уж если наместник двух своих любимцев порвал, то что будет с нами, ленивыми и нерадивыми?"

С тех пор службу не пропускает никто. Я не решилась вставить этот эпизод в "Пасху красную", зная - не поймут. Напротив, завоняют в многолосом вопле: "Ах, рукоприкладство, наместник зверь!" Да, этот "зверь" не раз наказывал невиновных для вразумления виноватых. Есть эта особая монашеская педагогика. Почитайте жития святых, ну, хотя бы св. Акакия - как его гонял и наказывал старец. А как за преп. Амросием Оптинским бегал народ: "Батюшка, ударь меня!", зная из опыта об исцелениях от удара.

Христос БИЧОМ выгнал торговцев из храма. А попробуйте сегодня сказать про бич? Завоняют все СМИ: права человека! .....

Нина Александровна близко к сердцу принимала мои нестроения. Я оправдывалась. Какой, мол, спрос с графоманки. У меня и никогда не было цели стать писателем.

Никакая вы, Маша, не графоманка. У вас есть дар, есть рассказы-шедевры: "Инопланетянка", "Спор на Рождество", "Бумеранг" и др.. Хотите, повеселю вас: еду в такси, моя попутчица плаксиво перечисляет свои беды. А таксист ей: "Худо без добра не бывает". И слово в слово пересказывает ей ваш рассказ, правда, утверждая, что это случилось в Козельске, и он лично слышал эту историю от других таксистов.

А мрачность происходит не из-за отсутствия хэппи-энда. У меня такие деланно-жизнерадостные рассказики, напротив, вызывают уныние. Главное в рассказе катарсис или, как говорится, свет в конце туннеля. Вот в "Азниф" есть этот свет, потому что живая душа. А когда идут подряд однотипные рассказы о бессмысленно-безысходном существовании, то задыхаешься, как в душной комнате. Мусора в жизни, конечно, много, но у Ахматовой: "О, если б знали из какого сора растут мои стихи". Короче, надо оставить стихи, а мусор убрать Н. .А.

Маша, а с чего вы взяли, что я призываю вас заниматься морализаторством? Речь об ином. Я, например, не могу начать писать рассказ, если не знаю его концовки, то есть не понимаю духовного смысла событий.У вас дар наблюдательности - вы умеете живо и интересно описывать житейские случаи. И вы же начинаете бунтовать и хитрить, когда дело касается концовки рассказа, то есть духовного осмысления мелочей быта: " я не морализатор", "люди поймут" и т. п. К сожалению, все мы духовно ленивы, отсюда примитивные коцовки рассказов:

Машенька, дай Бог вам терпения с Павликом! Из опыта знаю: из таких юных разбойничков вырастают потом спокойные мирные люди. Тут главное не раздражаться, крик и наказание в таких случаях не помогают, ибо "беса бесом не изгоняют".

В октябре 2014 Нина Александровна предложила мне помочь отредактировать второй сборник « Однажды в Грузии», который вышел в Сретенском издательстве. И все это из последних сил, при наступавшей слепоте.

- Нина Александровна, да бросьте вы этот сборник. Ваши рассказы про Оптину в сто раз важнее для читателей, чем мои Тбилисские сплетни, - писала я ей.

Но она хотела довести начатое до конца. Время от времени справлялась о Луке:

2 июня 2014, 23:341

Маша, только что получила письмо из Франции и пересылаю его вам. Письмо все-таки грустное, трудно жить на чужбине. Слава Богу, что они получили статус беженцев, и Луку лечат. Мы с Олегом ежедневно в 9 вечера читаем молитву по соглашению об исцелении Луки. Помоги Господи нашим деткам! Н. А.

Обе книги были очень важны для нее. Своеобразный мостик между Россией и Грузией.

Летом 2015 она узнала о своей болезни, которая быстро прогрессировала и восприняла это со смирением. « Значит, Господь таким путем ведет меня ко спасению!».И при этом находила в себе силы писать мне бодрые письма.

Машенька ,поздравляю с выходом книги ! У меня всё попрежнему. К сожалению, так и не смогла дочитать тексты Серёжи. Он хороший человек но наивный , в интернете сейчас много сообщений как исцелится от рака. Например, если есть гречневую кашу то через семь дней можно выздороветь ну и так далее... .

Вот в чём я убедилась :в случае неисцелимых болезней враг крепко цепляет за душу и старается погубить её с помощью таких вот гречневых каш. Но я такая же как Серёжа, и в случае неисцелимых домашних тяжёлых ситуаций стараюсь сбежать от них в якобы помощь другим людям.Мы беглецы от реальных проблем.

Ваша Н.П.

Вот ее последнее письмо.

24 сентября, 2015 12:30

На днях получили по почте книгу "Однажы в Грузии" и буквально пришла в восторг!

Книга так великолепно ,издана что я залпом перечитала её заново.

Что же касается Павлика ,то Эйнштейн в школе был дебилом.

Но цыплят по осени считают Н.А

19 октября я ей сообщила что «Открытые небеса» получили специальный приз на конкурсе « Золотой витязь». Это был по праву ее триумф. http://tass.ru/kultura/2357129

И получила в ответ уведомление о прочтении. Она, всегда внимательная и пунктуальная, набирать ответ уже не могла.

Нет ничего случайного. Она отошла к Господу 25 октября. За день до того был собор оптинских святых, кого она воспела своим творчеством. 26 - Иверская икона Божьей Матери. Нина Александровна потратила столько сил, чтоб на деле показать - во Христе наши народы едины.

Родительский дом.

Мне захотелось проанализировать путь человека, стяжевшем столько любви. Кто она, откуда, какие люди сыграли в ее жизни наибольшую роль.

Будущая писательница Нина Павлова родилась 29 июля 1939 на Алтае в Славгороде в семье рядовых советских труженников Александра и Анастасии Деревянкиных. Детство и юность провела в Узбекистане.

Вот что она пишет о своих первых годах в статье «Национальный вопрос и моя мама», опубликованной в одноименном сборнике.

Урожденные сибиряки, мы оказались в Узбекистане из-за папы. Как и все мужчины в нашей семье, он ушел добровольцем на фронт, а военкомат направил его охранять среднеазиатскую границу. Так и прослужил он всю жизнь в Узбекистане, выйдя в отставку уже подполковником.

Но если папа был всего лишь подполковником, то мама была у нас, пожалуй, матушкой-генеральшей. Проще сказать, она была из породы тех русских женщин, о которых сказано у Некрасова: «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». ....

Узбекский язык мама знала, но с достоинством матушки-генеральши говорила только по-русски. Приходит к ней, к примеру, Саид и начинает, естественно, с приветствия:

- Яхшимисан? Саломатмисан?

Восточное приветствие - это изысканная, но долгая церемония, когда из учтивости надо расспросить про всех домашних, поинтересовавшись под конец и здоровьем ишака, если таковой имеется.

- Саидка, кончай, - обрывала его мама. - Муж, дети и кошка здоровы. А ты поч-чему не проверил на всхожесть семена?

Семена - это золотое дно. На всех базарах были тогда магазины «Семена», подчиненные непосредственно маме. Семена продавали из мешков - на развес. А элитные семена стоили настолько дороже обычных, что можно было сделать состояние, подмешивая в элиту низкосортицу. Так вот, мама говорила о своих продавцах:

- Саидка у меня спекулирует коврами, Алишер - шелком. Все с торговли кормятся, но семенами не спекулирует никто.

Должность мамы - тоже золотое дно. В ее руках рычаги управления богатством - семеноводческие хозяйства, селекционная станция и сеть магазинов «Семена». Маму не раз пытались подкупить, и ярко запомнился такой случай. Послевоенные годы, все по карточкам и очень голодно. Мама, уходя на работу, оставляет нам с братиком на обед три картофелины в мундире. Сама она ест только кожуру от картошки, уверяя, что это полезно: в кожуре много калия. Но дотерпеть до обеда мы с братом не в силах. Съели картошку еще утром, а в обед шаримся по пустым кастрюлям. И вдруг - о, чудо! - нам привозят машину продуктов. Какие-то веселые люди в тюбетейках заносят в кухню мешки риса, муки, ящики с тушонкой и еще с чем-то. Помню только золотистые балыки рыбы и название неведомой мне еды - бастурма. Я разглядываю неизвестную мне бастурму, а братик припадает к корзине с виноградом и быстро-быстро ест его. Но тут появляется разъяренная мама, и люди в тюбетейках почти бегом уносят мешки и ящики обратно в машину.

- Подумали бы о детях, уважаемая, - советует маме некто осанисто-важный.

- А я, Рашидка, о детях и думаю, - отвечает мама. - Не хочу, чтобы они попали в тюрьму.

Сказала мама и как напророчила - через несколько лет Рашид, действительно, попал в тюрьму за хищение в особо крупных размерах. И все-таки в детстве меня смущала манера мамы говорить «Рашидка», «Саидка». Однажды, наслушавшись глупых пропагандистских речей о великодержавном шовинизме, я даже заподозрила, что мама относится к узбекам как-то не так. Вот, например, картинка из прошлого, а точнее старая фотография - на ковре, скрестив ноги и улыбаясь в объектив, сидят узбеки. А над ними возвышается мама - она всегда сидит на стуле, заявляя:

- Не понимаю, зачем ноги бубликом складывать, если на стуле удобней сидеть?

А еще мама не признавала обычая спать на полу, и в кишлаках, где ей случалось ночевать, специально для мамы заводили кровать. А мне нравилось по-узбекски спать на полу. По моде века, увы, обрастаешь вещами, без которых, кажется, не обойтись. И все же недостижимым идеалом для меня остается та узбекская комната без мебели, где быт не довлеет над человеком, а богатство не выставляют на вид. Одеяла, утварь и вещи здесь упрятаны в нишу за ковром. И это непорабощенное вещами пространство позволяет увидеть главное - цветущий урюк за окном, а выше урюка синее небо, в котором, касаясь крылом солнца, плавно парит сокол-сапсан.

Впрочем, я пристрастна в любви к Востоку, но я выросла среди узбеков, усвоив с детства тот этикет Востока, который сложно понять европейцу. Помню, как я ужаснулась чудовищной невоспитанности людей, когда в 17 лет приехала в Москву, впервые увидев Россию. Мне казалось, что люди в Москве непрерывно скандалят, потому что разговаривают громко и как-то напористо. А еще они невежливо смотрели друг другу в глаза. Восточный человек себе такого не позволит

Словом, я выросла «азиаткой». А мама была верна своим сибирским обычаям и одинакова, что с узбеками, что дома с детьми. Хвалила она редко, а если провинишься, то мало никому не покажется......

....Была и другая, но уже громкая история с семенами. Однажды в воскресенье к нам домой примчались на машине взволнованные узбеки и с порога объявили маме:

- Элиту увозят!

Элита в семеноводстве - это нечто вроде неприкосновенного государственного золотого запаса. Элитные семена нового сорта хранились у мамы под пломбой, и только она, главный агроном, имела право снять пломбу перед севом. Как раз в ту пору вывели новый сорт необыкновенно вкусных и сладких помидор. Первую партию семян передали для размножения семеноводческому совхозу. А когда помидоры созрели, некий узбекский вождь так восхитился их вкусом, что приказал отправить весь урожай в Москву к столу Большого вождя. Словом, первый «золотой» урожай элиты погрузили в вагон, и уже объявили об отправлении поезда, когда на вокзал примчалась мама. Она встала перед паровозом и приказала отцепить вагон с элитой, иначе поезд никуда не уйдет. Отправление поезда задержали, а узбеки принесли маме стул и чай. Вот так она и сидела на рельсах с пиалой чая, пока элитные помидоры не выгрузили из вагона.

Мама провела тогда двое суток в тюрьме, а потом ее освободили под подписку о неразглашении государственной помидорной тайны. Не разглашать тогда приходилось многое. Только в 18 лет я узнала, что родной брат мамы Василий почти четверть века провел в лагерях. Дядя Вася был «политический», а попал в лагеря так. В первые дни войны он записался добровольцем на фронт, а на проводах в армию загадал загадку: « Почему Ленин ходил в штиблетах, а Сталин ходит всегда в сапогах?» Отгадка была приблизительно такая: Ленин, мол, шел вперед с осторожностью, а наш мудрый любимый товарищ Сталин идет к победе всегда напрямик. Более глупой истории трудно придумать, но глупость - сестра большевизма. И «враг народа» Василий, арестованный в юности, вышел из лагеря уже стариком с обрубками пальцев на сине-багровой руке.

До ареста брата мама была комсомолкой-активисткой, прыгала с парашютом и даже отошла от Церкви, сменив данное ей в крещении имя Анастасия на более модное - Таисия. После ареста брата мама отказалась вступать в партию и уже не питала иллюзий в отношении Советской власти. Веровала ли она тогда в Бога? Не знаю. Лишь много позже, когда мама стала ходить в церковь, я обнаружила, что литургию она с детства знала наизусть. Но вот особенность безбожных времен - православие как бы уничтожено, но оно живет в этом выработанном веками укладе жизни, как живет под золою и дышит жаром огонь. Во всяком случае, мама ходила всегда в платочке и главным злом жизни считала грех. А еще она винила прежде всего себя, если что-то случалось не так:

- Да, - говорила она в таких случаях, - сама себя раба бьет, коль нечисто жнет.

Мне же, советской пионерке, было свойственно обличительное отношение к жизни, и главным злом на нашей планете для меня были проклятые капиталисты и второгодник Генка, огревший меня портфелем по голове.

- Не понимаю, - допытывалась я у мамы, - что такое грех?

- Посмотри на Насреддина и поймешь.

Насреддин работал у мамы и в подражание своему тезке Хадже Насреддину постоянно старался шутить. Однажды Насреддин решил подшутить над своим другом Каримом, назначенным тогда директором продуктового магазина. Карим панически боялся попасть в тюрьму из-за недостачи в магазине. А как тут не быть недостаче, если поборы идут за поборами, и каждому начальнику надо преподнести бакшиш? И Насреддин за чаепитием пошутил так:

- Слушайте, мне только что позвонили: у Карима в магазине была ревизия и такую недостачу насчитали, вайдот!

Карим поверил шутке, убежал и повесился. У Насреддина тогда от ужаса вытекли глаза и, повиснув на связках, выкатились на щеки. До конца своей жизни Насреддин плакал и молчал, как молчат мертвые.

С той поры запечатлелось в сознании, как же страшен грех, если от него мертвеет душа и ужасающе искажается лик. Греховная жизнь всегда накладывает свой отпечаток на облик человека, и эту неявственную порою печать хорошо видят старики-узбеки и опытные православные духовники.

Однажды мама удивила меня. Сторож дедушка Хабибулло совершал намаз, и я, наигравшись с котенком, стала играть в намаз, повторяя вслед за бабаем непонятные мне слова:

- Ла иллах ильлалах...

- Не смей! - оборвала меня мама, отвесив подзатыльник.

Я оторопела. Во-первых, мама никогда не поднимала на меня руку. А, во-вторых, почему нельзя играть в намаз? Жизнь среди мусульман порождала немало таких «почему». Почему, например, можно пойти на день рождения в знакомую узбекскую семью и нельзя пойти в ту же семью на обрезание малыша Гулямчика, хотя нас усиленно зазывают в гости, обещая, что праздник возглавит имам? Мама никогда не ходила на сугубо мусульманские праздники, оставляя без ответа мои «почему».

Только став православной, я начала понимать маму, а жизнь уже на конкретных примерах отвечала на мои «почему».

http://ruskline.ru/analitika/2012/05/29/nacionalnyj_vopros_i_moya_mama/

Слово живое.

В 17 лет Нина переезжает в Москву и поступает в МГУ на факультет журналистики. Живет в общежитии. После окончания университета, работает в «Комсомольской правде». Много путешествует по стране. Сталкивается с совершенно разными людьми. Герои ее интервью люди разные, от Юрия Гагарина до простых труженников. Занимается драматургией.

Ею была написана пьеса «Вагончик». Пьеса в 1982 году была поставлена во МХАТе. Для постановки этой пьесы Олег Ефремов пригласил режиссёра Каму Гинкаса. Эту пьесу также ставил и учебный театр Сургутского университета

При громкой известности - непонимание близких. Как известно, нет пророка в своем отечестве.

Из письма Н. А:

Моя мама точно так же сердилась и не понимала, зачем я извожу бумагу и что-то “калякаю”. Даже когда во МХАТе с блеском поставили мою пьесу “Вагончик” – была шумная премьера, и спектакль через день хвалили в газетах, – мои родители разве что встревожились и в театр отказались идти. Да что родители, если для многих нормальных людей пишущий человек – это что-то вроде психа или прокаженного. “Я не на пишущей машинке женился!” – взорвался однажды мой муж. Писательский труд обрекает на одиночество, и я, бывает, повторяю слова поэта Сережи Борисова:

Друг мой единственный – слово живое.

Нас, неприкаянных, может быть, двое.

Злато в руке или медный пятак,

Мы друг без друга не можем никак.

Вот еще кое-что из личного опыта. Инстинктивно я всегда знала: ради денег нельзя писать. Но в советские времена была такая практика: писатели по заявке на книгу или пьесу заключали договор с издательством и получали солидный аванс. Я всегда от аванса отказывалась, но однажды не утерпела, взяла – и не смогла ничего написать. Вернее, сочинила такую муть, за которую до сих пор стыдно. А после этого будто сломалась и какое-то время не могла писать…

12 апреля, 14:23

Машенька, Христос воскресе! Как Павлик? Как книга - ушла ли она за визой в Издательский совет Патриархии? Я же в связи с вашим интересом к курдам хочу вам рассказать о самом знаменитом курде России - Кареме Раше, в крещении он Кавад. Карем из курдов-езидов, востоковед. А познакомились мы так. Карем писал тогда свою первую книгу "Сибиряки против СС", жил в нищите и подрабатывал какие-то копейки у нас в редакции. Приезжает однажды ко мне и говорит: "Нина, я уже так задолжал всем, что никто мне в долг не даёт. Я закончил книгу, а заплатить машинистке за перепечатку нечем". В общем, попросил деньги в долг, честно признавшись, что отдавать ему нечем. У меня тогда были роскошные итальянские сапоги с такой тоненькой кожаной подошвой, что на московском асфальте подошва истерлась до дыр, и ноги были постоянно мокрые. Ангины, простуды и т.п. Скопила я наконец деньги на новые сапоги, а тут Карем. И вдруг я с какой-то радостью почувствовала - надо отдать ему эти деньги. И как же мы ликовали с Караемом, когда книгу издали, и он вернул мне долг.

О Кареме есть немного в "Пасхе красной" - стр. 44. А ещё его статьи и книги можно найти в интернете. Великолепно пишет, афористично. Это пламенный защитник России, её армии и чести. Это буквально рыцарь чести и до этого 15 лет вёл клуб фехтовальщиков в сибирском Академгородке. Одно время Карема обвиняли как русского националиста, на что он возмущённо заявлял : "Я ку-урд!" А тбилисских курдов я помню. Бродила на рассвете по Тбилиси и удивлялась: почему все дворники курды? Кстати, последняя книга Кавада Раша называется "Христос воскресе, матросы!" Вдруг вам что-нибудь пригодится из написанного Каремом? Н. А.

Анастасия Рахлина, новостной редактор православия.ру вспоминает:

Когда в марте 2013 года редакция поручила мне взять телефонное интервью у Нины Павловой, я как-то не сразу поняла, что автор «Пасхи Красной» и пьесы «Вагончик», по которой модный режиссер Кама Гинкас поставил во МХАТе в 1982 году спектакль, гремевший на всю Москву, — одно и то же лицо. «А вы смотрели «Вагончик»?» — это был один из рефренов моей собственной театроведческой молодости.

Как, какими путями Нина, молодая и успешная драматургесса, пьесу которой поставили на главной сцене страны, бросила свою столичную жизнь и уехала жить в Оптину, в простую избушку, я наверняка не знаю. Могу предположить, что через болезнь близкого человека, — как и призывает обычно нас, «успешных» и неуспешных, Господь, потому что по-другому долго не слышим.

Тот первый разговор с Ниной не забуду никогда: было ощущение, что разговариваешь словно с собственной тетей — столько родственной любви изливалось из трубки.

Искания

В 80-ые годы любой думающий человек видел, что система, в которой мы живем, мягко говоря, не идеальна. Кто-то искал отдушину в самиздате, кто-то в духовных поисках.

Нина, успешная журналистка, тоже. Вот что она позднее напишет в открытом письме о. Александру Борисмову «Кто на Голгофе».

.... Правда, у нас не было нумерованных общин – были просто домашние кружки-общинки, построенные по типу команд, а в принципе было все то же и занимались мы тем же. Как бы поточнее определить духовную атмосферу таких общино-команд? Девизом к ней я бы поставила слова св. Исаака Сирского: «Дерзость – мать невежества». Впрочем, скажу четче: закон духовной жизни гласит – в чем осуждаешь, в том и согрешаешь. Помню письмо диссидента тех лет, уехавшего за рубеж не ради шмоток и примкнувшего там к диссидентской элите: «Это ужас! – писал он оттуда. – Это те же “гэбэшники”, только сменившие знак “плюс” на “минус”». В общем, как вы, Саша, осуждая «красную Патриархию», оказались в обществе «красных» живцов, так и мы, презирая «коммуняк» и разных там красно-коричневых, не подозревали, что разница лежит лишь на внешнем плане. Внешне, да, – две большие разницы. Например, комсомольцы, зачитав доклад тов. Коммунякина, спрашивали: «Товарищи, кто хочет выступить?» Мы же, зачитав Евангелие, говорили: «Братья, кто хочет высказаться?» Как и в комсомольцах, в нас отсутствовало благоговение перед тайной Мироздания, и мы сразу начинали с трактовки его. Иоаннов Златоустов среди нас, естественно, не было и, начиная с самодельного богословия, мы так трактовали, что гром и экстаз! После самодельного богословия шли самодельные молитвы «по вдохновению». Экстазировали -у-уу! Нет, мы учились. Но, поскольку грамотных богословов на всю эту домашнюю самодеятельность не напасешься, то нашими учителями были Кутейкин и Цыфиркин из бессмертной комедии «Недоросль» – замечательные, честно, ребята. Мы их считали львами богословия, поскольку они опережали нас на пару прочитанных книг....

Однажды я пригласила на наш интеллектуальный пир знакомую православную татарку. Татарка оказалась человеком грубым: «Вы что – с дуба рухнули? Ну, МХАТ на дому! Рви когти, ребята, из этого МХАТа – огородами и вперед». Татарку из нашей жизни мы, естественно, вычеркнули, интересуясь ею лишь в ракурсе: «Она не донесет?» Насчет этого у нас было строго, как строго и у нынешних. И когда Сергей Смирнов из кочетковской седьмой общины говорит, что один из членов общины «начал бунтовать» против самодельных молитв, я понимаю, что это серьезно. Да, господа, это бунт!

И вот, едва научившись креститься (потом пришлось переучиваться), мы, «думающие» чада «думающих» батюшек, пришли в храм, заранее зная, что батюшки тут «серые», Патриархия «красная», а само православное богослужение настолько поотстало от стран мирового содружества, что кому, как не нам, «думающим», подтянуть эту отсталость до нашего передового уровня? А поскольку уровень у нас известный, то и оставалась на нашу передовую долю одна утеха – исполнять, что внушат. Внушат, что с амвона надо возглашать: «Дуже-дуже мыром Господу помолымся!» – будем бороться за «дуже-дуже». Внушат, что вместо ектении «о благорастворении воздухов и изобилии плодов земных» надо просить хорошей погоды и хорошего урожая, будем бороться за хороший урожай. Ломать – не строить, и, пока мы чужды Православию, нам чужого не жаль. Вот послушайте, что говорит семимесячный духовный младенец из Твери Лидия Санурина – она и ее единомышленники из группы о. Георгия Кочеткова уже вот как семь месяцев пришли в храм. Пришли с самыми добрыми намерениями – поучить уму-разуму батюшек и подтянуть, наконец-то, богослужение до собственного высокого уровня. Однако, цитирую, «общего языка, особенно в том, что касается богослужения, мы с ними (с батюшками. – Н. П.) найти пока не можем». Монолог кончается страшно: «У нас нет храма, куда можно пойти».

Это очень страшно. На языке социальной психологии, бывшей некогда моей профессией, это называется табуированным восприятием на основе кодовых установок. То есть, есть храм – и нет храма, потому что православный храм «не храм». Нигилизм тут первичен и заложен в подсознание настолько, что приведи такого человека на дивное богослужение в дивный храм, он будет изучать это диво, как говорится, через прицел нагана. Обратите внимание на примету всех переворотов – люди тут обязательно сбиваются в толпы, партии, группы, ибо групповое внушение на уровне подсознания – это такая страшная штука, что в экспериментах по групповому внушению мы в свое время элементарно убеждали человека, что белое – это серое, а сладкое – это соль...

Отступлю здесь, однако, снова от темы, а почему – объяснится потом. Со мной было чудо. Проходя катехизацию в кругах «думающих» и начитавшись до одури протестантско-баптистско-католических и прочих заграничных новинок (иного среди «думающих» почему-то не было, а книг тогда негде было достать), я однажды будто проснулась, услышав мысленно тайный приказ – надо найти Лену-художницу. Какую Лену? Зачем? Непонятно. Но кто-то внушал – надо найти. Обзвонила всех: «Кто знает Лену-художницу?» Лен было много, художниц – нет. «Это блажь», – решила я твердо, не веря в тайны, сны, чудеса. Но вот однажды в центре на улице что-то так сильно толкнуло в сердце, что я бросилась к незнакомке:

– Вы Лена-художница?

– Да. А в чем дело?

– Я давно вас, Лена, ищу.

– Почему?

– Я верующая.

– Я тоже. Что вы ищете?

– Книги.

– А-а, поняла, кому я несу.

Лена втянула меня в подворотню, оглянувшись по сторонам. Тогда о вере не говорили не то что на улице с незнакомыми, но с непроверенными людьми. Все было странно, но не для Лены. Достала из сумки и протянула мне мои первые православные книги – «Духовная брань» и «Старец Сампсон». Я затряслась: «Вы мне доверяете?» – «Вы разве не поняли, что это Господь вас послал?» Через Лену я вышла на тайную православную Москву, где переписывали и ксерили святоотеческую литературу, отдавая за ксеру порой последнее. У меня открылся канал! Кто это знает, тот понимает...

Меня Он вывел из круга «думающих» нежданно-негаданно для меня. Готовясь вести вперед народы, я обрушила груз моих светлых знаний на приехавшую в гости родню. А родова моя сибирская заголосила: «Да ты ж некрещеная, прости, Господи, нехристь, а учишь, лутонья, крещеных людей?!» Конфуз был полный.

Я крестилась. И ничегошеньки не поняла – вроде все то же, но странно тихо, будто кончилась вдруг война. Исчезло, как небыль, многоголосие споров и утихло гуденье в душе. Тишина! И было так тихо, что я расслышала в тишине, как ангельский голос выводит молитву: «Да тихое и безмолвное житие поживем...»

Я прошла через ненависть к монашеству. И, когда случайно попала впервые в монастырь, то наглой-пренаглой тварью подошла к первому же иеромонаху, чтобы надменно заявить: «А знаете, я случайно попала сюда». – «Запомните, ничего случайного не бывает», – тихо ответил он. Это был мой будущий духовник, с которым годы спустя я случайно встретилась совсем в ином месте...

Крещение

Толчком к крещению Нины послужил один случай, который она описала в своем рассказе «О болезнях исцеленных и неисцельных».

История с преподобным Сергием Радонежским случилась в те времена, когда я работала спецкорром «Комсомольской правды», а в соседнем отделе работал молодой журналист Юрий, ставший впоследствии отцом пятерых детей. Но тогда у него родилась дочка Анечка, вскоре после рождения приговоренная врачами к смерти. Девочку поместили в Кремлевку, зарубежные собкорры присылали лекарства, но все это лишь продлевало агонию.

У журналистов свои способы борьбы. И Юрий с просьбой о помощи рассылал по редакциям разных стран фотографии семимесячной Анечки, на которые было больно смотреть. Тело младенца представляло собой кровоточащий кусок мяса без кожи. Кости были желеобразными. Не тело, а жидкое яйцо без скорлупы. Медсестры даже боялись взять девочку на руки, и перепеленать Анечку могла только глубоко верующая жена Юрия. Вот и расходились по всему миру фотографии, с которых смотрели с мольбой огромные страдающие глаза ребенка.

– Зря вы себя мучаете, – убеждали Юрия врачи. – Болезнь неизлечима.

Но Юрий, как радист погибающего судна, отчаянно посылал в пространство сигналы «SOS»: «Спасите Анечку! Окликнитесь, кто может помочь!» Откликнулась женщина-профессор из Америки, специалист мировой величины.Она прилетела в Москву всего на пару часов специально для осмотра Анечки. Осмотрела и тут же улетела обратно, сказав на прощанье ошеломленному отцу:

– Готовьте жену – девочка этой ночью умрет. Простите нас, но медицина бессильна, и спасти ее может лишь чудо Божие.

Сообщить жене этот смертный приговор Юрий не смог и в ужасе бежал из Москвы в Троице-Сергиеву лавру. Как и многие из нас, он был тогда неверующим. Молиться Юрий не умел, но стоял весь день у раки преподобного Сергия и плакал, плакал, плакал. Домой он вернулся заполночь, когда жена уже спала. А на рассвете, стараясь не разбудить мужа, жена уехала в больницу перепеленать Анечку. О дальнейшем рассказывала она сама:

– Подошла я к дочке и испугалась – Анечка была какая-то необычная. Я скорее к врачу: «Доктор, посмотрите Анечку. С ней что-то происходит». Врач наклонился к Анечке и вдруг как побежит в ординаторскую! Я обомлела. А из ординаторской уже бегут что есть мочи врачи и медсестры и топочут, как стадо слонов. Окружили Анечку и стоят молча. А я гляжу и глазам своим не верю – у Анечки появилась кожа, а кости были уже твердыми.

Так по молитвам преподобного Сергия Радонежского свершилось чудо исцеления. Юрий после этого крестился и ушел из редакции. А я лишь только после крещения поехала в Троице-Сергиеву лавру, умоляя о помощи преподобного Сергия Радонежского.

– Креститься, – услышала я перед крещением слова митрополита Антония (Блюма), – это все равно что войти в клетку с тиграми.

Услышала и не поверила. А после крещения обнаружилось – «тигры» жили в моей семье. Стоило зажечь лампадку и начать кропить дом святой водой, как на меня восставали: «Что за мракобесие? Прекрати!» Сын веровал только в компьютеры и медитировал по системе йоги. Папа доверчиво «лечился» у Кашпировского. А мама обидчиво заявляла, что верует в Бога больше нас всех, но тут же срывала с себя крест.

Разлад в семье я переживала так болезненно, что уже в слезах умоляла преподобного Сергия помочь обращению моих родных. Молебнов у его святых мощей я отслужила немало и, памятуя о чуде с Анечкой, ожидала – преподобный поможет и мне.

Теперь я знаю, что ожидание чуда «по требованию» идет от горделивого желания повелевать Небесами. Но знаю и другое – молитва дарует такое утешение, когда и скорби вроде все те же, а в душе тишина и мир. Но на молебнах преподобному Сергию Радонежскому почему-то сжималось сердце и было чувство – надвигается гроза, и вот-вот грянет гром.

Гром действительно грянул. И через какое же мученичество приходили потом к Богу мои родные! Сын пришел в Церковь, уже тяжело заболев. А потом умирал от рака крови мой папа, сказав перед смертью: «Дочка, купи нам с мамой дом возле Оптиной. Я хочу приехать туда навсегда». Не успел приехать – умер.

Слава Богу, что мама успела переехать в Оптину еще в начале болезни и ходила здесь в церковь причащаться. А потом она слегла на долгие годы, утратив речь и, казалось, разум. Знакомые иеромонахи причащали маму на дому. А перед смертью пришел незнакомый священник и отказался ее причащать:

– Она же не понимает уже ничего. Вдруг отторгнет причастие? Мама не вставала уже несколько лет, а из разбухших от водянки ног сочилась кровь. Но тут она умоляюще сложила руки для причастия и из последних сил встала на свои шаткие кровоточивые ноги.

– Вы сидите, сидите! – испугался священник, а причастив маму, сказал: – Да, такого благоговения я давно не видел.

Может, это и есть награда за нестерпимую долгую мамину боль?

Уже после смерти моих очень стареньких родителей один знакомый спросил:

– А ты согласилась бы снова вымаливать веру для родных, если бы знала, какое мученичество впереди?

– Да, – ответила я, не колеблясь.

И все же крест оказался таким тяжелым, что я изнемогала под его тяжестью. От страданий родных разрывалось сердце, и я выматывалась уже чисто физически, поспешая из больницы в больницу. Раньше моим тылом были родители. А теперь наступила та пора одиночества, когда семь фронтов – ни одного тыла, и нет права на передых.

Однажды уже в отчаянной надежде на помощь я поехала из больницы к преподобному Сергию Радонежскому. И вдруг расплакалась на молебне:

– Ты велик, авва Сергий, – жаловалась я святому, – но я усталая одинокая женщина. Я одна, одна, и некому помочь!

После этого случая ездить к преподобному я уже избегала.

Почему Оптина Пустынь ?

Что бы ни говорили люди про причину переезда Н.Павловой в Оптину Пустынь, как бы она ни отвечала на этот вопрос журналистам, суть в том, что в этом решении - её материнский подвиг.

Надо было спасать заболевшего сына, которому медицина, увы , не помогла, не смотря на все попытки лучших врачей и лекарства из-за рубежа. Молиться во спасение – это единственное, на что она тогда надеялась. Двадцать шесть лет жизни при монастыре в корне изменили её, очистили душу, приблизив к таким высотам духовности, которые сродни совершенству. А вытягивали Олега из болезни , по словам Нины, отец Георгий из храма св. Бориса Глеба в Москве и оптинские старцы.

Впервые она приехала в оптину поломницей. все увиденное произвело на нее тяжелое впечатление. Вот что напишет писательница в своей «Пасхе красной».

«Крапива выше меня ростом растет у стен монастыря»,— писал в дневнике летом 1988 года новый оптинский паломник Игорь Росляков. Росту же в новом паломнике было под два метра, и крапива в то лето действительно впечатляла. Оптина пустынь лежала еще в руинах и выглядела как после бомбежки — развалины храмов, груды битого кирпича и горы свалок вокруг. А над руинами щетинились непроходимые заросли — двухметровая крапива и полынь....

Из интервью Павловой журналисту Владимиру Григоряну православной газеты «Вера»:

- Когда пришла в Церковь, то решила, что все это – творчество – нужно отринуть. Спросила у батюшки Кирилла (Павлова), чем мне дальше заниматься. Ответ был прост: «Как писала, так и пиши». О том же говорил всегда и отец Иоанн (Крестьянкин). По памяти передам его слова, сказанные одному художнику: «Иконописцев хватает, а мир без вас, художников, без красоты – заболеет». Знаю такой случай. Монахиня старенькая воспитывала племянника. Мальчик из церкви не выходил – такой благочестивый. А когда стал подростком, спросил: «Почему вокруг жизнь да жизнь, а у нас только грех да грех». Отошел от Церкви и спился. Нужно понимать, что православие – это тоже жизнь.

– Как вы оказались в Оптиной?

– В 1988 году купила дом близ обители. Это произошло не по моему желанию, а вопреки ему. Сейчас-то процветающий монастырь, а тогда... Одно слово – помойка, мерзость запустения на святом месте. Посреди храма трактор стоял, а вонь какая... Я тогда мечтала поселиться возле Псково-Печерской обители, которую знала и любила. Но отец Иоанн Крестьянкин сказал: «Ваше место не здесь, а в Оптиной». Поехала, посмотрела, мягко говоря, не понравилось.

Рассказала обо всем батюшке Кириллу (Павлову), а он смеется и говорит: «Оптина. Оптина». Взял икону Божией Матери и сказал: «Отдаю вас под покров оптинских старцев». Все мои попытки избежать участи жить здесь, все хитрости ни к чему не привели. Иконостасы-то были поначалу фанерные, иконки бумажные, жили одни миряне... Но как я сейчас благодарна, что все так обернулось!

– А почему старцы так настаивали, в чем ваше послушание?

– Собирать чудотворения, записывать историю пустыни, готовить материалы к прославлениям. Такое послушание дали батюшки Иоанн и Кирилл, архимандрит Адриан Кирсанов... Отцы считают, что я духовный писатель. А я так не думаю, ленюсь писать, потому что, знаете, это большая отвественность. Но благославлено.

– Трудно ли пишется история обители?

– Когда работала над «Пасхой Красной», восемь тетрадей исписала с рассказами про чудотворения. Но сейчас требуется очень строгий отбор, потому что много происходит лжечудес, много людей пребывают в прелести, на каждом пеньке по лжестарцу да по лжестарице. Так что нужно большую осторожность проявлять, трезвение. Заниматься в наши дни православной документалистикой трудно.!

– Вы знали лично погибших иноков Василия, Трофима и Ферапонта?

– Да, это наши близкие люди. Сын мой к отцу Василию ходил на исповедь. Они – все трое – были очень разными. Трофим был веселый, жизнерадостный, то, что он аскет и подвижник, трудно было предположить. Как нужна помощь по хозяйству или еще в чем, так сразу к нему: «Помоги, Трофимушка». А Ферапонт, напротив, глаз не подымал, молитвенник. Устанешь на службе, посмотришь на него и совестно становится. Видишь, как он весь к Богу устремлен. Василий молчаливый был, я его поздно поняла. Когда он исповеди людей выслушивал, в глазах слезы стояли – переживал за них, только и говорил: «Спаси, Господи», но от всего сердца.

– После их смерти обитель сильно изменилась?

– Да, все изменилось. Раньше мы жили веселее, счастливее, а теперь стали гораздо серьезнее. И другая была перемена. В 93-м у нас был один-единственный храм – Свято-Введенский, но после гибели наших новомучеников началось бурное строительство, бурный расцвет Оптиной.

Видя это, к Василию, Трофиму и Ферапонту потянулись люди помолиться о восстановлении других монастырей. В этом году 18 апреля, в день гибели наших иноков, 38 автобусов с паломниками приезжало.

– Вы безвыездно в Оптине живете?

– Очень трудно оторваться от пустыни. Когда выедешь куда-нибудь, только и думаешь: «Скорей обратно». Потом на обратном пути все выглядываешь из машины – когда, когда... Ой, Оптина показалась. А ведь слезами землю поливала, когда меня сюда направили. Думала, по грехам моим эта мука. Оказалось – радость.

От неофитства до постижения тайн духовной жизни

Из рассказа "Молились бы вы святителю Спиридону Тримифунтскому".

....Эту паломницу я знаю. Мы обе недавно крестились в монастыре, там и познакомились, попав под опеку строгих богомолок в чёрном, предрекающих скорое пришествие антихриста и чувствующих его вездеприсутствие в мире. Нам с моей новой знакомой это пока не понятно, и богомолки-»ревнительницы» просвещают нас: чай и кофе – напитки бесовские. Обувь на каблуке тоже бесовская, ибо каблук на самом деле копыто, и понятно чьё. Ну а про то, что в аптеках торгуют бесовской химией, а искусство – это зловонные миазмы преисподней, тут и говорить нечего. А ещё «ревнительницы» убеждают нас, что надо одеваться благочестиво, и вскоре преподавательница музыки появляется в храме, одетая, как они: чёрный платок в «нахмурку», повязанный по самые брови, кособокая сатиновая юбка до пят и грубые большие мужские башмаки. Смотреть на этот маскарад как-то неловко. Однако уже через неделю «ревнительницы» обряжают во всё чёрное и меня.

А дальше картина такая. Иду я через двор монастыря этакой маскарадной чёрной вороной, воображая себя благочестивой, а батюшка Иоанн (Крестьянкин) смотрит из окна своей кельи на моё благочестие и стучит по стеклу, пытаясь что-то сказать. Келья батюшки на втором этаже, окна уже заклеены к зиме, и что он говорит – никак не разобрать.

– Батюшка, не слышно! – отзываюсь я снизу.

И тогда архимандрит Иоанн присылает ко мне своего письмоводителя Татьяну Сергеевну, чтобы передать, мол, батюшка просит вас не одеваться в чёрное.

Переоделась я в свою обычную одежду, и «ревнительницы» так запрезирали меня, что с той поры я лишилась ценной информации о бесовских свойствах чая, а также искусства. В общем, пью чай, читаю Тютчева, а ещё люблю хорошую живопись и дивной красоты павловопосадские платки.

А ещё батюшка говорит нам про те «самодельные кресты», когда человек отвергает данный ему Господом путь ко спасению – не хочет нести крест кормильца многодетной семьи или ухаживать за больными родителями, но выдумывает для себя в горделивом мудровании особую «духовную» жизнь. Мы переглядываемся – это про нас. У каждого из нас своя подёнка, свои скорби и те тяготы жизни, от которых хочется сбежать в монастырь или уйти сгоряча из семьи. Сколько же семей, уже находившихся на грани развода, сохранилось тогда благодаря старцу! Но об этих семьях надо рассказывать особо. А пока скажу о главном уроке, полученном тогда от старца: с креста не сходят – с креста снимают, а бежать от креста – это бежать от Христа.

Но как же нелегко порою нести этот данный Господом крест! Помню, я пожаловалась тогда батюшке на свои скорби, а вскоре получила от него письменный ответ:

«Дорогая моя многоскорбная Нина! А я ведь вас позову к подвигу – идти дальше за Христом, идти по водам, одной верой преодолевая скорбные обстоятельства жизни своей. Уже многому научило вас страдание, многое приоткрыло из сокровенных тайн духовной жизни, а сколько их ещё впереди, но цена их страдание.

А вам, дорогая Нина, говорю не от себя, но от святых отцов:

“Что успокаивает в лютые времена душевного бедствия, когда всякая помощь человеческая или бессильна, или невозможна? Успокаивает одно сознание себя рабом и созданием Божиим; одно это сознание имеет такую силу, что едва скажет человек молитвенно Богу от всего сердца “да свершится надо мною, Господь мой, воля Твоя”, как и утихает волнение сердечное от слов этих, произнесённых искренне, самые тяжкие скорби лишаются преобладания над человеком”.

Это вам на те дни, когда мгла застилает небо над головой и Господь, мнится, оставил создание Своё.

Божие благословение вам и О.

“Одно мне предписывает плоть, другое – заповедь.

Одно – Бог, другое – завистник.

Одно – время, другое – вечность.

Горячие проливаю слёзы, но не выплакан с ними грех”.

И вот выплачем и спасёмся. Храни вас Господь, а мы о том молиться будем.

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)».

http://www.pravoslavie.ru/put/29182.htm

. (Из рассказа "Кира вернись")

....Кира, посмеиваясь, вспоминает, как после крещения я чистила свою домашнюю библиотеку. Стеллажи до потолка, сотни сотен книг, а авторов, возлюбивших Христа, единицы. Как раз в ту пору я прочла у преподобного Иоанна Мосха сказание о праведном старце Кириаке. Однажды к келье аввы Кириака пришла Пресвятая Богородица, но отказалась войти внутрь, сказав, что в келье находится Ее враг. Оказалось, что некий посетитель оставил в келье подвижника еретическую книгу.

Помню, как под впечатлением от этого сказания я хотела избавиться даже от моего любимого поэта Афанасия Фета, прослышав, что он покончил жизнь самоубийством. Слава Богу, что это не так: Фет умер от разрыва сердца, когда бежал в свой кабинет за пистолетом, решив застрелиться. Не добежал. Видно, помиловал Бог.

http://www.pravoslavie.ru/put/73199.htm

Из рассказа «Молитва схимника, или Как я спасала мир».

Эта была тетрадка в косую линейку, образца тех времен, когда школьники писали еще чернилами и требовалось писать красиво. На задней обложке – таблица умножения. А в самой тетрадке то Богородичное правило, когда сто пятьдесят раз читают «Богородице Дево, радуйся», а после каждого десятка идут определенные прошения. Молитвы эти известны и изданы в сборниках.

Но у схимника были свои молитвы, написанные тем древнемонашеским, уже забытым языком, что моя филологическая душа затрепетала от красоты и таинства слов. До сих пор жалею, что не переписала тетрадку, а она ушла по рукам. Современный язык беднее и грубее. И как передать тусклым нынешним словом пламенную любовь схимника к Богу и людям? Схима – это молитва за весь мир. А схимник, кажется, воочию видел бедствия мира: кто-то гибнет в пучине порока, кто-то отчаялся в скорбях, а кто-то сует голову в петлю. Особенно меня поразила молитва схимника о самоубийцах, а точнее, о людях, замысливших покончить с собой. Тут схимник плакал и вопиял к Божией Матери, умоляя Ее спасти эту драгоценную душу – сокровище сокровищ и цены ей нет. В тетради была песнь песней о душе человека. Но поэзию не выразишь прозой, а потому приведу свидетельство профессора нейрохирурга:

– Пошлость и убожество атеизма, – говорил он, – заключаются в том, что им неведомо величие Божиего замысла о человеке. Ведь даже мозг используется лишь процентов на пять. Потенциал огромный, и человек сотворен Господом для воистину великих дел.

Вот об этой великой душе и плакал схимник, умоляя Господа послать Ангела, чтобы оборвал веревку висельника или обезвредил смертное питье.

А так бывает – это известно из рассказов людей, переживших попытку суицида. Одна художница рассказывала, как в угаре богемной жизни она дошла до такого опустошения, что решила покончить с собой. Набрала в шприц яду и уже приготовилась сделать смертельный укол, как шприц вдребезги разлетелся у нее в руках. После крещения она стала духовной дочерью известного старца и узнала, что в тот смертельный для нее миг старец бросился на колени, умоляя всех присутствовавших молиться о ней.

Молитва схимника о мире была для меня таким откровением, что я попросила своего старца, архимандрита Адриана, благословить меня молиться по тетрадке этого схимника.

– А ты сможешь? – усмехнулся батюшка.

– Смогу.

– Ты сможешь?! – гневно переспросил он.

– Батюшка, да я дважды в день буду тетрадку читать. А вы, прошу, помолитесь, чтобы у меня молитва пошла.

– Уж я-то помолюсь! – пригрозил старец и, зная мое упрямство, нехотя благословил.

Два дня я молилась по тетрадке схимника, упиваясь красотою молитв и даже не замечая: а что со мной? Вижу все, как в тумане, и будто оглохла, как сквозь вату проходит звук. А потом начались ужасы. На молитве о самоубийцах в воздухе нарисовалась петля висельника и кто-то мерзкий внушал: «Сунь голову в петлю!» Чего-чего, а помыслов о самоубийстве и каких-либо видений у меня сроду не было. А тут даже зубы застучали от страха.

Всю ночь я просыпалась от леденящего ужаса, а наутро не смогла встать.

Каждая мышца дрожала, как кисель. Дыхание пресекалось, и краешком угасающего сознания угадывалось – это смерть. С тех пор я знаю силу бесовского приражения – паралич воли под наркозом помыслов: «Смерть – это хорошо: отдых, покой». Меня спасла моя мама, а точнее, ее рассказ, как она заблудилась в Сибири в пургу. Конь выбился из сил, а мама упала в сугроб. Она уже засыпала сладким смертным сном, как затрепетало материнское сердце: дочка маленькая, грудничок, совсем беспомощная еще. И мама намертво вцепилась в поводья, посылая коня вперед. Так конь и привез домой уже бесчувственную маму, и она говорила потом:

– Ты меня, дочка, от смерти спасла.

Теперь настал мой черед любви и памяти о ближних, таких больных и беспомощных без меня. И я поволокла себя к монастырю. Падала, цеплялась за кусты и деревья и через силу двигалась вперед. Возле монастыря мне стало дурно. Припала к стене универмага и перепугалась – из витрины магазина на меня смотрел упырь с зеленым лицом и налитыми кровью глазами. Я отшатнулась в испуге и догадалась: в витрине – зеркало, а упырь – это я.

К старцу Адриану обычно трудно попасть, но тут он вышел меня встречать.

– Ну что, помолилась? – спросил он невесело.

– Помолилась, – просипела я, ибо голоса уже не было.

– Поняла?

– Поняла.

– Дай сюда свой помянник.

Мой помянник в ту пору был чуть потоньше телефонной книги Москвы – друзья, знакомые, малознакомые. Словом, я жаждала спасать мир, не умея спасти себя. И теперь старец вычеркивал из помянника имена со словами:

– Не потянешь. Не потянешь. Не потянешь. А этого идола окамененного напрочь забудь и не смей поминать!

«Идол окамененный» был известным драматургом и слыл в нашей компании интеллектуалом. А недавно с достоинством интеллектуала он рассуждал с телеэкрана об ошибках Христа. Господи, как стыдно бывает за прошлое, а оно настигает нас.

После ревизии старца в помяннике остались лишь имена моих родных, крещенных по обычаю, но неверующих. Повздыхал батюшка над их именами и сказал:

– Вот твой крест – отмаливать родных. Жалко мне тебя, сестра. Тяжелый крест у тебя.

Смысл этих слов открылся мне позже, когда мои родные приходили к Богу через великие скорби и боль. Слез тут было пролито немало. Но слава Богу за все, а скорби – школа молитвы.

В 2002 г. выходит ее книга «Пасха Красная». О трех Оптинских новомучениках, убиенных на Пасху 1993 года. Полгода на нее никто не реагирует. У автора нет известности. Затем следует феноменальный успех. Книга становится бестселлером. Ее переводят на несколько языков. Прочитав ее, множество людей приедут в монастырь поклониться трем неканонизированным новомученикам. Следует отметить, что «Пасха Красная» выдержала 5 переизданий издательством Адрес-Пресс в 2003, 2004, 2005, 2006 годах и издательством Альта-Принт в 2008 году).

Еще один новомученик.

Нина Александровна, знавшая и воспевшая трех оптинских новомучеников, становится свидетелем еще одного ритуального убийства. 29 апреля 1994 года – в Оптиной пустыни был злодейски убит паломник из Тольятти Георгий Ефимчук. Юноша приехал в Оптину в середине марта с намерением провести в монастыре Великий пост, встретить Пасху и, если на то будет Божия воля, войти в число оптинской братии. Знал ли он, какое число уготовано Господом дополнить ему?

Из письма Нины Александровны Павловой родителям Георгия Ефимчука:

«Дорогие и родные мои! …Простите, что долго не решалась написать вам. Так случилось, что мне пришлось познакомиться с вашим сыночком Юрочкой при последнем получасе его жизни. Так пришлось, что мне поручили от монастыря провести… внутреннее исследование обстоятельств убийства… Я много раз принималась за письмо к вам и бросала, не в силах переступить порог боли, но ведь однажды его… надо переступить. Ведь речь идет… о достоянии истории нашего Отечества – новомученике Российском… которого при открытых Царских вратах наряду с императором Николаем и прочими новомучениками ежедневно поминают не только в Оптиной, но и по всем монастырям России. “Помяни, Господи, убиенного раба Божия Георгия и святыми его молитвами помилуй нас!”…Удивительный был мальчик – и чем больше я узнаю о нем из расспросов, тем сильнее поражаюсь чистоте этой светоносной души!.. У вас счастливый сын – Господь исполнил все молитвы и прошения его: он хотел быть оптинским монахом, хотел остаться здесь навсегда, хотел быть с Господом! И это исполнилось… духом он остался здесь… Как, через какие скорби становятся святыми – вот главный духовный смысл этой трагедии… Тут [в окрестностях Оптиной] действует сатанинская секта. Действуют они в строго определенное время – ритуально: то есть в пятницу, в три часа дня, когда был распят Христос.

…Когда я и мой сын давали показания следователям, поскольку присутствовали при последних минутах жизни Юры, все не подходящее под версию самоубийства сразу вычеркивалось…

…Мой сын подошел ко мне в храме и сказал, что в лесу лежит человек, которому очень плохо, и он кричит: “Мамочка! Мамочка!..” …Потом мы вместе с ним побежали… Юра еще был жив. Там действовала мощная [монастырская] медицинская бригада… Всё, что можно сделать, было сделано… Юра начал отходить, я бросилась в монастырь вызывать “скорую”, чтобы отвезти Юру в реанимацию. Дозвонилась мгновенно. Машин на “скорой” в этот момент не оказалось – все были на вызове.

…В считанные секунды разобрали бетонные надолбы, пригнали транспорт, чтобы везти Юру в реанимацию. Там всё было готово к приему Юры, нас ждали свои православные врачи. Одновременно в лес подогнали монастырскую “Волгу”. “Волга” стояла с заведенным мотором подле Юры. Но не решались прервать искусственное дыхание и перенести Юру, уже понимая, что не он дышит, а монастырские врачи и фельдшера-послушники дышат за него. Было сделано всё. Там полным полком стоял наш монастырский “Афган”, то есть фельдшера, имеющие опыт Афга[ниста]на. И когда решили прибегнуть к последнему – прямому уколу в сердце – и впервые задрали рубашку (она была аккуратно застегнута и заправлена под ремень брюк), то и обнаружили иглу…

Я обошла всех духовников, у которых очень подробно исповедовался Юра, задавая один и тот же вопрос: мог ли Юра покончить с собою? Единодушное категорическое: “Нет!” Самое главное, так сказал наш старец – батюшка Илий: “Исключено!” А старец – прозорливый, он беседовал с Юрой подробно, ведь Юра хотел стать монахом и навсегда остаться в Оптиной, жизнь в миру тяготила его, и с миром его связывала лишь любовь к родителям и боязнь огорчить, как он всегда ласково говорил, мамочку.

…Юра жил в одной келье с оптинским регентом иеродиаконом Серафимом, и о. Серафим говорит о Юре так: “Это был идеальный молодой человек – прекрасно воспитанный, образованный, кроткий. Мы с ним вместе читали Евангелие и святоотеческую литературу, и Юра меня буквально поражал глубиной и тонкостью трактовки. Он пламенел любовью к Господу! Благоговел перед монашеством – и стал бы по своему устроению идеальным монахом. …Кстати, когда были явления наших убиенных братьев, то все их видели в ином чине, нежели они были на земле».

http://www.rusvera.mrezha.ru/465/13.htm

Все, как у всех.

Жизнь в Козельске текла у Нины Александровны точно так же, как у всех его жителей. Домашние заботы, прием паломников, работа в огороде, уход за животиной. В сборнике " Михайлов день" ( этот сборник рассказов о жизни оптинцев вышел в 2011году) есть эпизод о том, как она выкармливала поросенка. Поэтому и внешне писательница, чья книга бестсселер была переведена на несколько языков, ничем не отличалась от своих соседей. Вот как описывает ее журналистка Ольга Надпорожская.

Встреча с Ниной Павловой.

Узнала о кончине писательницы Нины Павловой — и душа ощутила тяжкую утрату, хотя виделись мы с Ниной Александровной лишь однажды, а в остальном я знала ее настолько, насколько можно узнать человека, читая его книги. Но, когда из жизни уходит что-то большое и сильное, чувство утраты возникает всегда — потому что неожиданно лишаешься того, что казалось тебе незыблемым, вечным.

Встретились мы с Ниной Александровной три года тому назад, когда я приехала в Оптину пустынь с рукописью детской книги «Оптинские старцы». Я наконец-то увидела монастырь, помолилась у мощей оптинских старцев, показала свою рукопись в издательском отделе и получила ответы на вопросы. Почти на все… Потому что в очень короткий срок должна была написать еще одну книгу для детей — о Божией Матери. Мне страшно было приступать к такому делу — я еще не понимала, не чувствовала, какой должна была быть эта книга. И очень надеялась на то, что пойму это в монастыре, посвященном Божией Матери и освященном Ее иконой «Спорительница хлебов».

В один из оптинских вечеров мы с друзьями вышли за ворота монастыря, миновали хозяйственную часть с небольшим голубым храмом и оказались в деревне, где в простых деревянных домах живут трудники, паломники и местные жители. Понемногу темнело, все настойчивее зудели комары, но было хорошо, и мы, беседуя, шли по дороге — как мне казалось, без всякой цели. Только вдруг мои друзья наперебой закричали: «Нина Александровна, Нина Александровна!» - и бросились к крыльцу домика, где стояла полная, пожилая деревенская жительница в платке, завязанном под подбородком.

- Здравствуй, Юра, здравствуй, Лена, - улыбается она.

- Оля! Это Нина Александровна Павлова, писательница, автор «Пасхи красной», - с восторгом говорит Юра, оборачиваясь ко мне.

Вот это да! Такого я не ожидала. Бывает, конечно, что писатели, актеры и музыканты надевают на себя рубище, но всегда в этом есть игра… тут же все было по-настоящему: и небогатый деревенский дом (не коттедж), и простой платок, повязанный без всякого кокетства. Впрочем, нет: я знала писателя Валерия Лялина, который жил в деревянном бараке со скрипучей лестницей, носил клетчатую фланелевую рубашку — как мне казалось, всегда одну и ту же — и был таким подлинным, какими большинству из нас никогда не стать. И вот теперь Нина Павлова — журналист, драматург, когда-то пьеса ее была поставлена во МХАТе. В прошлом москвичка, но уже больше двадцати лет живет возле Оптиной пустыни… Попросту, оказывается, живет.

Мы садимся на веранде, хозяйка угощает нас шоколадными конфетами и дарит свою новую книгу - «Михайлов день». Съев по конфете, наши городские дети убегают на огород, а между взрослыми завязывается разговор, в котором духовные вопросы переплетаются с сугубо бытовыми — совсем как в «Михайловом дне», который я начну читать по дороге домой. Запомнилось, например, что Нина Александровна просила помолиться о том, чтобы ее кошка не приносила так много котят… В общении Нина Александровна была прямой, даже немного жесткой, и взгляд ее, устремленный на нас, был очень внимателен.

Говорили и о литературе. «Ты же знаешь, что любая литература — это драматургия», - сказала мне Нина Александровна. Потом, читая ее рассказы, я обратила внимание на то, что они действительно очень драматургичны, и подумала, что автор, хотя и пишет документальные вещи, намеренно заостряет характеры и обостряет противоречия. Заговорили о книгах для детей — и снова коснулись темы театра. Я вспомнила слова одного режиссера: «Спектакли для детей — то же, что и для взрослых, только лучше», и сказала, что, наверное, это относится и к книгам, - и Нина Александровна согласилась.

Я призналась, что не знаю, как приступить к книге о Богородице.

- Ну что тебе можно посоветовать, - сказала Нина Александровна. - Тут у нас рядом подсобное хозяйство, и там — храм в честь иконы «Спорительница хлебов». Он построен на том месте, где трем монахиням было видение: в небе появилась Божия Матерь — такая, как на иконе «Спорительница хлебов». В этот храм не всегда пускают, но ты попроси… Сходи, помолись.

Это и был тот самый голубой храм, который мы видели по дороге к Нине Александровне. Я побывала там, помолилась… и книга была написана, и даже в нужный срок.

Вот и все, что я могу рассказать о Нине Александровне Павловой. Мне радостно, что я не могу купить ее новую книгу «Иди ко Мне!» - ни в Интернете, ни в обычных магазинах. Потому что, когда книгу нельзя купить, это значит, что ее уже раскупили, что она нужна людям. Мне радостно, что есть еще на свете такие книги, которых не достать.

И все-таки я постараюсь найти ее и прочитать. Потому что если писатель называет свою книгу «Иди ко Мне!», не зная, что ей суждено стать последней — это неслучайно. Я знаю, что в этой книге по благословению батюшки (какого именно, автор умалчивает) собраны истории о том, как умирают люди — и это тоже неслучайно. В своих книгах Нина Павлова пыталась показать, как действует Божий Промысл в жизни конкретных людей. Мне кажется, ее собственную жизнь тоже можно сравнить с книгой, написанной очень хорошим и очень правдивым писателем.

Из рассказа "Дребязги", где Павлова подробно рассказывает о покупке дома в Оптине.

... У меня после того, как мне благословили купить дом возле Оптиной пустыни, начались своего рода мытарства. Всю осень я настойчиво искала дом. В дождь и в слякоть часами ходила по улицам, расспрашивала людей, читала объявления, а потом в унынии возвращалась в Москву. Зимой стало еще хуже. Однажды в крещенские морозы я забрела на окраину Козельска и так отчаянно промерзла, что, не выдержав, постучалась в ближайший дом и попросила пустить погреться....

....С деревенской простотой мы разрешили дело в тот же день: я отдала хозяевам деньги за дом, а они мне вручили ключи от него. А бумаги – дело десятое, оформим потом.

– Зачем вы вещи в этот дом возите? – спросил меня однажды отец Георгий. – Вы его не купите. Да и дом ненадежный: там одна стена потом начнет отваливаться.

И покупка сорвалась. Потом стало ясно почему.

...Только через полтора года этот уже заметно подешевевший дом купил старенький больной игумен Петр (Барабаш), узник Христов, потерявший здоровье в лагерях, где он сидел за верность Господу нашему Иисусу Христу. Старый священник был опытным хозяйственником и сразу увидел дефекты купленного дома. Но где взять деньги на покупку дома получше, если батюшка жил на нищую пенсию и по-монашески отвергал приношения прихожан? Первое время отец Петр надеялся подремонтировать дом, но вскоре выяснилось: дом не подлежит ремонту. За пленившими меня нарядными обоями скрывались трухлявые бревна, уже настолько изъеденные шашелем, что надави на бревно, и останется вмятина. А потом одна стена с торца накренилась и на полметра отошла от сруба. Через образовавшуюся дыру в дожди лило так, что не успевали подставлять тазы. А зимой в доме стоял такой леденящий холод, что даже при жарко натопленной печке батюшка не снимал с себя овчинного тулупа. Отец Петр тогда тяжело заболел. И многочисленные духовные чада игумена наконец-то догадались купить теплый дом больному священнику. Правда, игумен-исповедник и тут не изменил монашеским обетам нестяжания и переписал дом на храм Святого Духа, где он служил перед смертью.

Одно время я келейничала у отца Петра. И однажды проговорилась, что в тот памятный праздник иконы Державной Божией Матери я так ждала утешения от Царицы Небесной, а вместо этого скандал и осадок в душе.

http://www.pravoslavie.ru/jurnal/65468.htm

Из рассказа " Скорбное житие инока Иова"

....Это потом в нашей деревне, прилегающей к монастырю, построили магазин. А сначала дважды в неделю приезжала автолавка и привозила хлеб, макароны, перловку и соленую кильку в бочках.

Однажды в суровую снежную зиму автолавки две недели не было. Насиделись мы без хлебушка. И когда, буксуя в сугробах, автолавка наконец появилась в деревне, ее встретили обещанием:

– Мы в Москву будем писать, если подобное безобразие повторится!

– Да хоть президенту пишите! – усмехнулся шофер автолавки Шурик. – Автолавки, гуд бай, теперь отменяются, и приехал я к вам нынче в последний раз.

Автолавки в ту зиму, действительно, ликвидировали. Наступала эра душепагубных новаций, именуемых борьбой за прогресс. Народ в эти новации сначала не поверил, и всех возмутило в тот день иное: автолавка приехала пустой. Ни макарон, ни соленых килечек, а до чего те хороши с горячей рассыпчатой картошкой! Привезли только 30 буханок хлеба. По одной на всех не хватит, тем более что Люба, по прозвищу Цыганка, уже успела запихнуть в свой рюкзак сразу семь буханок.

– Любка, не нагличай! – закричали в очереди. – Больше двух буханок в руки не давать!

– По одной буханке в руки...

http://www.pravoslavie.ru/jurnal/72084.htm

Скрепы духовные.

Каждый день преподносит сюрпризы. Перед ее глазами проходят разные люди. Все со своими внутренними нестроениями.

Из письма Н.А. на мое письмо, что люди просят меня помолиться о их близких.

17 ноября 2013, 13:03

Маша, это просто детский сад и штаны на лямках! Наш отец Михаил, будучи скитоначальником, на чьи-то просьбы помолиться отвечал так: "В Оптиной кроме батюшки Илия молиться некому, а от моей молитвы куры дохнут". А от вашей молитвы кто-то удачно выходит замуж и детки исцеляются, а? Ах да, вас же просят! Так вот о "просят". Однажды я попросила Володю Леоновича, уезжавшего тогда надолго из Москвы, оставить мне ключ от квартиры, поскольку дома из-за мамы, не одобрявшей моего писательства, было невозможно работать. Приезжаю, а там уже семь человек - все они попросили у Володи ключ от квартиры, и добренький Володя никому не отказал. К сожалению, я сама страдаю человекоугодием, и суть этогогреха в том, что мы подаем людям ложные надежды.

Я смертельно боюсь тех молитвенников, которые молятся не то что за половину Грузии, но и почти за всю Россию. И когда такие люди обещают помолиться за меня и за сына, я в панике прошу: "Пожалуйста, не надо!" Тут из опыта известно - когда такие горделивые люди, с ног до головы опутанные бесочками, начинают молиться за вас, вам наверняка поплохеет. Молитва - это духовный контакт с теми, за кого молишься и кто молится за нас. Иные контакты просто опасны. Есть такие духовно поврежденные люди, что наши отцы разрешают молиться за них лишь так: "Господи, верую и исповедаю, что Ты любишь (имярепк) больше, чем я умею любить. Возьми же его жизнь в Свою руку и сделай то, что я жажду сделать т не могу". Прочитать эту молитву три раза и выкинуть это имя из головы. Не контактировать, отдать их Богу. Почему вы не боитесь повредить если не себе, то сыну?

И при чём здесь молитва по соглашению, если мы согласились просить о здравии Луки, а вы втискиваете туда имена людей, которым нет дела до Луки и до нашего соглашения, но очень жаль себя, любименьких? На малое дело силёнок нет, но, подменяя Христа, метим в спасители мира.

Прошу прощения, что по рассеянности ввела в соблазн родителей Луки и Анечку, назвав неточную сумму переводов, собранных по второму объявлению. Сын потом пересчитал - Анечка назвала точную сумму. Простите!

Грустно, что родителей Луки терзает польское посольство, а значит, за нарушение визового режима их могут депортировать в Польшу, а оттуда в Беларуссию или в Грузию. Плохи дела!

Меня заинтресовала тема вашего рассказа об отношении грузинских школьников к русской литературе. Перешлите, а? Храни вас Господь! Н. А.

Из письма Н. А.

Я продолжала писать о своем житье-бытье, в том числе рассказывать о сложных отношениях с бывшим мужем, его клевете и бессмысленных угрозах. Нина Александровна отозвалась гна это таким письмом.

11 мая 2015 г.

Да, Маша, ваша история с Эдичкой - это готовый рассказ на тему "Любовь до гроба". Кстати, ситуация довольно типичная. В юности, в первый год работы в журналистике, я написала статью в защиту женщины, жизнь которой разрушил муж-подлец. Она рассказывала такие ужасы, что я слушала и плакала.Но больше всего меня поразило великодушие этой женщины, готовой простить бывшего мужа не только ради ребёнка, но и потому, что это её первая, последняя и единственная любовь до гроба. В общем, статью уже запланировали поставить в воскресный номер, когда я решила встретиться с мужем-подлецом и высказать ему всё в глаза. До сих пор помню этого рано поседевшего мужа и его худенькую жену. У них руки тряслись, когда они рассказывали: " Она двадцать лет преследует нас". Оказалось, всё наоборот. Муж ушёл из дома с младенцем на руках, поскольку мать не хотела сидеть с тяжело больным ребёнком. Мыкался по съёмным комнатушкам, оставив свою квартиру бывшей жена, а потом встретил свою любовь. Пока муж бедствовал в нищете, бывшей жене было на него плевать, а вот семейного счастья не смогла ему простить. И началось - письма в партком, на работу, даже доносы в КГБ, и их едва не посадили как "антисоветчиков".

Слава Богу, что уже в последний момент статью удалось снять из номера, но с подобными ситуациями сталкивалсь потом не раз. Н. А.

Как-то одна читательница задала мне вопрос

Здравствуйте, Мария.

Меня зовут Олеся. Ситуация моя моя состоит в том, что я не знаю, как поступить:разводится с мужем или продолжать молиться, о том, чтобы он пришел к вере. Дело в том, что у нас маленький сын, но он растет и видит поступки и слова невоцерковленного отца и может (и уже) получить вред душе. И я не знаю, что делать. Если можно, помогите мне.

Это письмо я переслала Нине Алексадровне т.к. она жизнь прожила, и сможет дать умный совет.

Ответ пришел отрицательный, семью из-за неверующего мужа ломать не годиться.

...Вот ЧЕТЫРЕ оптинских истории, и трое семей здесь многодетные. Как ни уговаривал батюшка, но по настоянию сугубо благочестивых жён всё равно развелись.В итоге дети ушли жить к папе, потому что он с детства вставал к ним ночами, стирал пелёнки, а сейчас водит за ручку в художественную школу и на каток. Это нормальные порядочные мужики, хотя в церковь заглядывают пару раз в год. А мамашки - в прелести. Но ведь стыдно признаться: не люблю мужа, не люблю готовить, стирать убирать. Не хочу нести крест семейной жизни! И ведь какой удобный предлог - муж неверующий, зато я, зато я!

Из рассказа "Заветное желание владыки Стефана».

...Однажды больной владыка Стефан пошел в церковь, а келейница тетя Катя пыталась остановить его: «Владыко, вам отлежаться надо. Вы же умрете!» «Лучше умереть стоя, чем жить лежа», – ответил он.

Эти слова владыки я часто вспоминала в ту пору, когда пришла неожиданно долгая болезнь и привела ко мне свою любимую подружку – саможаление. Жалко стало себя. И как мне, немощной, куда-то идти? Мне отлежаться надо! Сто причин, чтоб не ходить в церковь. Но владыка ходил, и я пойду.

http://www.pravoslavie.ru/put/78271.htm

Из письма Н. А.

Переживаю за вас. Сама я пережила такое нервное истощение, что на улицу стыдно было выйти - слёзы ручьём. Меня тогда выручила ваша книга. Редактировала "Открытые небеса" и отвлекалась от собственных бед. А вот вам рецепт моей покойной свекрови, она была замечательный врач.Купите на рынке или в аптеке корни валерианы и заваривайте их на ночь в термосе.Если сердце хорошее, то горячей водой, если нет, то холодной. Пейте 15 дней - по стакану или больше в день. У валерианы есть замечательное свойство - она разрушает кислоту усталости в организме. Я заваривала приблизительно столовую ложку корней на стакан. Держитесь,Маша. Где наша не пропадала? Н. А.

Но старость берет свое. Силы тают с каждым днем.

16 марта, 12:32

Маша, адрес лучше не давать, ведь на письма надо отвечать. А я слепну, опять же ваша дама как человек пишущий, наверняка, захочет угостить меня своим творчеством, а тут туши огни, бросай гранату. Просто передайте ей от меня поклон и объясните деликатно.

Про дрова. Через полгода после смерти Степана нам провели газ. Так что у нас с тех пор газовое отопление, вода, ванна и прочие удобства. А вот уборщицу бы надо нанять, дом запущен, я уже не справляюсь. Но я терпеть не могу в доме посторонних людей, и наёмной рабсилы стесняюсь. Н. А.

Из письма Н. А.

Понимаю ваше желание помочь всем и каждому. Но вот для сравнения: мои московские друзья и особенно батюшки регулярно присылали ко мне паломников на постой. Я годами спала на полу, заработав радикулит. Не дом, а проходной двор. И как же я перемучалась, прежде чем старец категорически запретил принимать приезжих. В общем есть эта "доброта" за чужой счёт.

Еще не зная своего диагноза, Нина Александровна пишет последние рассказы о таинстве смерти, успевает закончить последний сборник рассказов «Иди ко Мне».

Родной человек.

( Переписка Нины Павловой и иркутской писательницы Людмилы Листовой)

Я люблю Вас!

Много ли важных, счастливых событий в нашей жизни? Маловато. Одним из таких событий стало для меня знакомство с автором книги «Пасха красная» Ниной Павловой. Моя подруга Наташа прочла тогда эту книгу и просто заболела ею. Плакала и говорила, что не может теперь без неё жить (ей на время дали почитать). Я заказала книгу через интернет и предвкушала, как обрадую подругу. Но когда книгу прислали, выяснилось, что она уже купила её. Мне тогда подумалось: подарю кому-нибудь. Господь укажет. И получилось, что отправила её подруге журналистке Светлане в обагренную кровью Украину.

«Вот такой путь одной из Ваших книг: Москва-Иркутск-Антрацит», - писала я потом Нине Александровне, зная, что для автора важно и дорого знать, как, где, его слово отзывается. Написала тогда Нине Павловой в Оптину не столько под впечатлением этого пути одной из её многочисленных книг и от прочитанного тогда «Михайлова дня», сколько от собственных скорбей, уныния, что мои книги не нужны, от желания быть понятой, услышанной. Душа автора всегда отражается в его творчество, и писатель Павлова представилась мне близкой по духу. Я написала о своём взгляде на так называемую православную литературу, подчас полную елейного умиления, жажды чудес, откровенной графомании. Написала, что в моей жизни, к сожалению, не было участия в восстановлении монастыря или знакомства с известными старцами, но, наверное, опыт воцерковления каждого человека может быть полезен и интересен для других. И, будучи редактором церковной газеты, постоянно убеждаюсь, что опыт этот часто круто замешан на скорбях. Так и мои повести и рассказы – из жизни, из кровавого подчас, мучительного опыта, когда изливаешь чужую и свою боль…

Не зная адреса Нины Александровны, отправила на Оптинский монастырь письмо и одну из своих самиздатовских книг. Прошло недели две, и вдруг в первом часу ночи – звонок. Незнакомый голос: «Это Павлова Нина Александровна». И дальше её восторженный возглас: «Я люблю вас!» «А я – Вас!», - радостно выдохнула я в ответ. Нина Александровна говорила о литературе, поминала Вампилова, Распутина, восхищалась, какие же иркутяне талантливые! Ей понравилась книга, и она просила прислать ещё рукописи. Позже она, пожилой, очень больной (как потом выяснилось) человек, так старалась помочь мне с изданием в Москве моих книг. Но сейчас важно не то, что и у неё этого не получилось, важно её горячее участие и любовь, понимание, поддержка, которыми она щедро одаривала меня.

Мы стали переписываться. Вот её первое письмо:

Дорогая Людмила! Только что отослала «Дыханье голубя» и «Дневник» (очень понравился) моему издателю Юрию Ивановичу Семенцу. Получится ли что-то? Не знаю. Но на всякий случай перешлите мне обложку «Голубя», очень удачное оформление. И другие рукописи перешлите. Никого, кроме Юрия Ивановича я не знаю. Но вдруг подвернётся случай?

Поздравляю вас и Фёдора (мой сын – Л.Л.) с праздником Петра и Павла! Ваша Нина Александровна.

Случай, увы, не подвернулся… Через некоторое время пришло второе письмо:

Дорогая моя хорошая Людмила! На днях вернулся из отпуска Юрий Иванович и, признавая, что автор талантлив, сказал, что печатать ваши книги не будет.

Сейчас резко упал спрос на книги и особенно среди православных. Расходится лишь пошлая дешёвая литература того типа, что вот пришёл человек в храм и получил кучу пряников и мешок денег в придачу. Живём во времена трагедий, но от трагического прячутся, бегут, не воспринимают.

Вот перед тем, как отправить письмо, перечитывала ваш "Ландыш на Вознесение". И читала, как заново, с удивлением и радостью, хотя уже раза три читала. Какие изумительные цветы и дети! У меня мелькнула мысль: может отправить "Ландыш" на Православие.Ру или на Русскую народную линию? Ваша Нина Александровна.

И от того, что она неизменно подписывала свои письма «Ваша Нина Александровна» или просто «Ваша Н.А.», веяло чем-то доверительным, родным, близким. Она стала моим дорогим старшим наставником, советчиком, критиком. Она как-то очень просто и быстро вошла в нашу с сыном жизнь, интересовалась нашими проблемами. Недавно похоронившая мать, я чувствовала какую-то материнскую заботу и тепло. Стала с нетерпением ждать писем от нашей Н.А. Советовалась с нею, делилась своим впечатлениями о литературных новинках. Звонила ей в Козельск. Предлагала смешные отчаянные варианты, как издаться у Юрия Ивановича. Авторы поймут меня – что порой только ни приходит в голову тем, кто хочет найти своего читателя… Нина Александровна снова остудила мой пыл. Вот ещё одно её письмо:

Дорогая моя талантливая и многоскорбная Людмила! И вас с постом и молитвой! А с Юрием Ивановичем ничего не получится, тут даже пробовать не стоит. Он сейчас в таком безденежье, что я заняла ему деньги на операцию и на жизнь.

Мы давно обсуждали со Степановым идею о публикации на сайте неизданных книг, и какая-то подвижка пошла. В общем, на всякий случай пересылаю вам мое предисловие к вашим повестям "Книжный магазин". Может, если не РНЛ, то иной сайт подхватит эту идею?

Ваша Н.А.

Нина Александровна рассказывала, что предлагала Валерию Ганичеву открыть при Союзе писателей России секцию православных писателей. Эта её идея, к сожалению, не нашла поддержки. Теперь же, когда я узнала, скольких православных авторов она заботливо опекала, понимаю её чаяния и боль за молодых. Поэтому привожу здесь её заметку «Книжный магазин», которая касается не только меня, но и других авторов.

Это письмо было послано на РНЛ.

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН

Книжные магазины у нас в России становятся уже такой редкостью, что впору заносить их в Красную книгу. Например, у нас в Козельске ни одного книжного магазина нет. А издатели в свою очередь жалуются, что дорожает бумага, типографские расходы. Дорожают в итоге книги, и тиражи порой не расходятся. «До книг ли нынче, - скажет кто-то, - если уже подорожала колбаса?» Ничего, подорожание колбасы мы как-нибудь переживём. Более того, скажем честно - Россия знала куда более трудные времена, и всё-таки мы были самым читающим народом в мире. Санкции ЕС, направленные на разрушение экономики России, в конечном итоге преследуют цель: превратить наш читающий народ в подобие дикарей из племени ням-ням.

В 1942 году, когда немцы бомбили Сталинград, Анна Ахматова писала: Мы знаем, что ныне лежит на весах, И что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет. Не страшно под пулями мертвыми лечь, Не горько остаться без крова, И мы сохраним тебя, русская речь, Великое русское слово. Свободным и чистым тебя пронесем, И внукам дадим, и от плена спасем Навеки. У России нет будущего, если мы не сохраним нашу национальную культуру. Для наших талантливых писателей и поэтов уже, похоже, наступил тот час мужества, когда они пишут, заведомо зная, что вряд ли их книги увидят свет, ибо издают лишь доходную «коммерческую» литературу с её русофобским душком. И всё-таки они не могут не писать, как птица не может не петь. Вот почему предлагаю открыть на Русской народной линии «Книжный магазин», где авторы могли бы встретиться с читателем. Для начала я бы поставила на полку в этом книжном магазине две повести иркутского писателя Людмилы Листовой «Ландыш на Вознесение» и «Я вернусь…». Мне прислали эти рукописи в подарок. Читать было некогда, но едва я прочла первую страницу повести «Я вернусь…», как уже не могла остановиться от изумления: Господи, неужели в наше время ещё кто-то пишет на живом, настоящем русском языке? Грамотных писателей сегодня много, но это книги, написанные по книгам, с уже заимствованным «вторичным» языком. Язык здесь утрачивает своё первородство и отличается от живого слова так же, как хлорированная вода в ванной от воды в лесном роднике.

Не буду пересказывать сюжет повести «Я вернусь…». А вот о повести-притче «Ландыш на Вознесение» надо сказать особо - она о временах Апокалипсиса и жесточайшего гонения на христиан. Возможно, кто-то сочтёт эту повесть чистой воды фантастикой. Но разве не проглядывают черты Апокалипсиса в нынешних событиях на Украине? И разве фантастика то, что, согласно официальной статистике, на земле каждые пять минут убивают одного христианина?

Настоящая литература, как увеличительное стекло, заставляет нас увидеть эти трагические моменты бытия и предупреждает об опасности. Но, даже рассказывая о трагическом, она не запугивает читателя, потому что разве оставит нас Господь и Пречистая Божия Матерь?

Нина Павлова, член Союза писателей России.

Как вы понимаете, Книжный магазин на РНЛ так и не появился.

Н.А. была щедра на похвалы. И я, согревшись под её крылом, захотела показать ей одну из первых своих книг «Душа скорбящая». Отправила бандероль и получила от Нины Александровны очень жёсткое письмо. Честно сказать, неожиданное. Так часто мы ошибаемся в самооценке. Так хочется всем нам любви, похвалы, понимания. Для меня это было особенно тяжело, потому что много лет назад сам Валентин Распутин похвалил мою повесть «Ледяная аллея, полная роз», входящую в эту книгу.

Но вот какое письмо прислала на этот раз Н.А.:

Дорогая Людмила! Хотелось бы ответить искренностью на вашу искренность. Но возможен ли честный разговор, если вы обидчивы, как барышня. Пишете, от худого дерева - худой плод. Вы даже восклицаете: выходит, таким людям нельзя иметь детей? Вы обиделись на слова батюшки "яблоко от яблоньки недалеко падает", полагая, что есть тяжелая наследственность, хотя нервная мама не подарок ребёнку. Простите, что обидела вас, но я имела в виду иное. У Пастернака есть стихотворение, посвящённое его страдающей жене:

Страшись меня как крыжака,

Держись как чумного монгола,

Я ночью краем пиджака

Касался этих строк про голод.

Я утром платья не сменил,

Карболкой не сплеснул глаголов,

Я в дверь не вышвырнул чернил,

Которыми писал про голод.

Что этим мукам нет имен,

Я должен был бы знать заране,

Но я искал их, и клеймен

Позором этого старанья.

Это о духовном целомудрии или о том, как опасно заражать ближних нашими страхами.

Вы почему-то сделали вывод, что если вместо официоза "психиатрическая больница" я пишу "дурка", значит, считаю, что там лежат дураки. Впрочем, для вас оскорбительно само слово "дурак", хотя все мы перед Богом дураки придурочные. Я, например, искренне считаю себя дурой и даже купила икону Богородицы "Прибавление ума". Молюсь перед ней, но не помогает, а так хочется жить разумней. Что же касается моего отношения к людям, страдающим психическими заболеваниями, то об этом я написала почти автобиографический рассказ "Человек за бортом", опубликованный на сайте Православие. ру.

Простите, но не смогла полностью прочесть "Полосу отчуждения" (...) Но как можно сострадать этой (...) злобной бабе, убивающей мужа словами прежде, чем убить вилкой? Ах, да, у Анны алиби - она несчастна, поскольку её не любят. Но ведь Господь не давал нам заповеди быть любимыми, а велел - люби. У Юнны Мориц есть строки: "Любить кирпич в стене, когда мы одиноки". А дар любви либо есть, либо нет. Вот более поздние ваши повести потому и талантливы, что там являет себя любовь.

"Ледяная аллея, полная роз" получше, но позвольте сказать вам - нет больших эгоистов, чем несчастные люди. Я поняла это в ту пору, когда сын-отличник, окончив физтех, угодил в дурку, одновременно умирали от рака папа и младший брат, а мама, потеряв память, не помнила, как её зовут. Это барство - позволить себе быть несчастной, когда надо упираться из последних сил и поддерживать родных. А для автора страдания -ценность и оправдание бесконечного саможаления. И если бы книгу об анатомии женской души опубликовали, то мир начал бы понимать женщин. А что тут понимать? Мои сибирские бабушки и прабабки оставались вдовами в 25-27 лет и при этом с оравой детей. Замуж больше не выходили, но твёрдо стояли на капитанском мостике и вели свой кораблик к цели, не позволяя себе раскисать. А если раскиснут и русские бабы, то России конец.

По-моему, вы лукавите, приписывая Анне ту прозорливость, когда у постели младенца она провидит его болезнь и горькую жизнь. Похоже, это придумано задним числом. Но если в действительности всё было так, то это уже сказочка Андерсена про "Умную Эльзу" или как говорят в народе: "Накаркала!" На языке психологии это называется проецированием собственного мрака на других. У меня вопрос: "прозорливость" Анны - это от Духа Святого или от тёмных сил?

Кончаю писать, поскольку опять обижаю вас. Простите! Простите! Простите! Н. А.

Конечно, предлагая опубликовать это письмо, я понимала, что предстаю здесь в невыгодном свете, но почему надо только «по шёрстке», принимать лишь елей похвалы? И критика нужна. И то, что скажу ниже – не желание оправдаться, а просто размышления по теме.

Всегда было и будет: у каждого читателя СВОЁ видение. И то, что хорошо для одного, для другого – дурно. И взгляд этот, как я замечала, порой меняется даже в зависимости от состояния души человека в тот момент, когда он читает то или иное произведение. Мне запали в душу слова Ахматовой: «У поэта существуют тайные отношения со всем, что он когда-то сочинил, и они часто противоречат тому, что думает о том или ином стихотворении читатель». Отлично понимаю её. Да, у автора свои, сокровенные, часто дорогие ему отношения со своим творением. И когда твоя душа хоть в чём-то совпадает с душой твоего читателя, такое счастье. И какая же т ответственность – что посеешь в этой душе?.. Грехи-то автора всё равно вкрапляются в создание. И соблазняют. И когда какая-то читательница плачет на моём плече, говоря, что я написала про неё, порой не знаешь, радоваться этому или скорбеть. И представляется, как придёшь на Суд, бесы все твои книги разложат, и тебе придётся ответить за каждое слово. Надо ли писать? Страшно ведь. И всё же пишешь… Понимая, что восприятие творчества всегда субъективно, и может меняться в зависимости от возраста или переворота в мировоззрении. Перечитывая «Анну Каренину» теперь, воцерковившись, уже совершенно по-иному оцениваю этот роман. И то, что раньше принималось, теперь ужасает.

Да признаюсь, болезненно восприняла критику Нины Александровны. И словно чувствуя, что теряю её расположение, написала ей: пусть, со мной трудно, всё же хочу быть с нею, с Машей, в том, их, мире, где царят любовь и творчество.

Нина Александровны написала вот это:

Людмила, благодарю за письмо, тем более, что понимаю - вам стоило немалого мужества написать его. И всё же меня смущает избыток экзальтации - "задыхающаяся от стыда" и даже вынужденная чувствовать себя "нравственным чудовищем". А чего стоит акция протеста с готовностью сжечь книги в печке! С виду покаяние, а на деле выпендрёж. Зачем? Или с вами надо разговаривать на уровне комплиментов? Но я отнеслась к вам как к нормальному автору - какими-то вашими вещами, как вы знаете, я восхищаюсь, а что-то не приемлю. Я и у моего любимого Распутина не всё приемлю. Ну и что?

Поневоле сравниваю вас с Марией Сараджишвили из Тбилиси. Маша может написать талантливый рассказ, а иногда пишет такую чушь, что я ругаю её в письмах самыми ругательными словами. Но это РАБОТА. Мы год интенсивно ругались с Машей, составляя её первый сборник. Зато книга вышла десятитысячным тиражом, была переиздана, а на днях выходит в Румынии. А ещё я радуюсь, не нарадуюсь, получив от Маши известие, что её новый сборник принят к печати в Сретенском издательстве, и с нею уже заключили договор. Правда, составляя этот сборник, мы переругивались с Машей всего полгода. Но с Машей можно ругаться - она относится к себе и к своим "нетленкам" с юмором, и я учусь у неё мужеству жить, ибо горя в её жизни - с избытком.

Думаете, меня не ругают? Но именно таких ругателей я прошу прочитать мои новые рассказы, чтобы ещё до публикации убрать из них ляпы и словесный мусор.

Прошу прощения, что снова оскорблю вас словом "дурдом", но один мой знакомый игумен шутит: "Надо срочно построить в монастыре дурдом. Сначала одна половина монастыря будет лежать там в качестве пациентов, а потом пациентами будем мы" - "Ой, батюшка, - говорю, - запишите меня первой".

Прошу прощения, что не осилила полностью "Полосу отчуждения" и не до конца поняла сюжет. Но мне 75 лет, я больна, слепну, а авторы заваливают меня теми неопубликованными рукописями, где на один грамм смысла - килограммы воды. И ведь попробуй сделать хоть малейшее замечание, как сразу обнаружится: автор уже распят, как Христос, на Голгофе, а я вбиваю гвозди в его плоть. Это я не о вас. Просто я устала от людей, реагирующих на жизнь, как гимназистка на мышь.

Попробуйте поверить, что я отношусь к вам с любовью и уважением, а за вас и за Федора подаю в монастыре. Помоги вам Господи! Н. А

Какое-то время мы не переписывались. И я, не в силах смириться, что навсегда прервётся эта дорогая для меня связь, отправила Н.А. свой новый «кошачий» рассказ «Шанечка». Нина Александровна ответила сразу. Вот её письмо. Последнее:

Люда, мне очень понравился рассказ. На вашем месте я бы его почистила и отправила, допустим, на Православие.ру. О чистке или о том, что режет глаз. Для котёнка хозяйка ростом с великана, а у вас низенькая приземистая тумбочка. Это не по-кошачьи - у них отличный глазомер. Опять же зубья у граблей коротенькие, и тут, похоже, заимствовано из блатного: "Убери грабли!" И почему китайский "Вань", а не Ваня? А "лицо, прикрытое темной тряпицей" - это в чадре, что ли? Для людей, незнакомых с кошачьим кормом, "сухарики" непонятны. Может лучше хрустики? А вместо тазика молока, может, миска? Перебор "ящиков", а про плашечку с золотыми полосками не сразу поймешь, что это молитвослов или Библия. Есть очень точные наблюдения, а есть нарочитости. Простите, что лезу не в своё дело, но для меня идеал пастернаковское: "И впасть, как в ересь, в неслыханную простоту". В последние годы жизни Пушкин добивался этой простоты. Его фразу из "Капитанской дочки": "Лошади бежали дружно", ни на одном языке мира не перевели в три слова - пять, семь или восемь слов. Простите за замечания! Н. А.

Я подработала рассказ, учтя замечания Нины Александровны и отправила на Православие.Ру. Его не взяли: про кошек, мол, не берём…

… Она призывала меня , нас РАБОТАТЬ. И сама работала до последнего. Уже будучи смертельно больной, посылала рассказы на сайт Православие.Ру, готовила к печати свою последнюю книгу «Иди ко Мне». Как и многие друзья и знакомые Нины Александровны, я не знала, что она умирает от рака. Отправила ей в октябре посылку с нашими кедровыми конфетами, которые она называла вкуснейшими, и поздравление с новой книгой. Промыслительно, что эту книгу, только что поступившую, как раз взяла в нашей приходской библиотеке, и мы с сыном вместе читали её. И почему-то болела, тревожилась душа, и я всё заглядывала в электронную почту: нет ли письма от Н. А.? Оно не пришло.

Нина Александровна уже не ответила на вопрос, рада ли она выходу своей новой книги? Я задала его, помня о чувстве необъяснимой тоски, которая настигала её «в моменты победоносного земного успеха». И думается теперь, какими мизерными становятся все наши мирские устремления и дела рядом с вечностью.

Да, мы, желающие стать христианами, знаем, что надо любить ближнего, как самого себя. Но порой ненавидишь себя, грешного, самонадеянного, и не всех подряд ближних удаётся любить. И даже иной раз думаешь: вот с этим человеком хотелось бы встретиться в райских кущах, а с тем – не очень. Какая была бы радость, если бы Господь сподобил увидеться с моей дорогой Ниной Александровной хоть на самом краешке Рая – увидеть воочию, припасть к груди. Поговорить…

Людмила Листова.

Иркутск.

В ПАМЯТИ – НАВЕЧНО

( отзывы людей, соприкасавшихся с Н.Павловой в разное время, написаны по случаю её отхода ко Господу)

Журналистка Екатерина Домбровская:

Я познакомилась с Ниной 40 лет назад. Мы вместе работали в одном журнале. Она была уже тогда звездой журналистики. Как ни странно, я была зав. отделом в редакции, а она - у меня в отделе - обозревателем. Я - как бы чиновник и редактор, она звезда - обозреватель. И это было правильно. У нас был общий близкий круг друзей-подруг. Но близки мы с ней не были. Хотя и позже, когда она уже уехала в Оптину, мы виделись в этом кругу. Я всегда смотрела на талант и профессионализм Нины снизу вверх. Никогда не была ей ровней. Тогда очень существенен был именно профессиональный, творческий статус. Мне похвалиться было особенно нечем. Возможно, Нина на меня смотрела несколько критически. Я это пишу к тому, что не сугубая дружба нас связывала, не какая-то близость... Я всегда чтила ее талант как дар Божий и чту его и по сей день. Параллельно - тоже немало значат. Для меня память Нины дорога и близка.

Однокурсница Нины , журналистка Валентина Кириллова:

НИНА, ПРОСТИ

Высокая стройная девочка , рыжие волосы, отливающие в красную медь , платье цвета раскаленного кирпича, и в этом огненном обрамлении – бледное нежное лицо с симпатичной россыпью «конопушек», большими карими глазами и смешливо-ироничной улыбкой с примесью превосходства, которой она, видимо, привыкла защищаться от возможных «дразнилок». Такой я увидела Нину Деревянкину ( Павлова - это фамилия по мужу) осенью 1956 года на организационном собрании первокурсников журфака МГУ , Она приехала в Москву из Ташкента, где жила с родителями и братом. Там закончила среднюю школу с золотой медалью. Нина выделялась не только яркой внешностью, но и внутренней энергетикой, интеллектом, который практически отпечатался на её высоченном лбу. Сразу было видно, что она –человек неординарный.

Мы подружились на почве идеи о совершенствовании мира. Сейчас это звучит очень смешно, но тогда по наивности мы верили в свои силы. Да и время было очень уж обнадёживающее. Как раз в год нашего поступления в университет прошёл 20-й съезд партии, где был разоблачён культ личности Сталина., и мы , вчерашние школьницы , сразу оказались в атмосфере бурлящей и протестной.. Молодые горячие старшекурсники нашего факультета во главе с Игорем Дедковым на фоне этих настроений требовали пересмотра учебных программ, увольнения препоподавателей-догматов, права на разномыслие, свободы дискуссий и прочих существенных для того времени перемен. Аудитория на Моховой, где Игорь жёг наши сердца « глаголом», не вмешала желающих послушать его.. Так получилось, что Нина влюбилась в соратника Дедкова Гришу Водолазова и одновременно в его идеи, в том числе, в очень популярную тогда философию « коллективноопытничества».. Объяснение - в этимологии слова. А кратко это – создание совершенной модели любого направления путём соединения лучших достижений каждого. Движение было особенно распространено в рабочей среде и имело целью повышение производительности труда путем коллективного опыта. Мне рассказала о нём Нина, притом , так убедительно, что я тоже вдохновилась и вместе с ней «пошла в народ»..

За пропагандистскими материалами надо было ехать в город Бабушкин ( сейчас это район Москвы) к активисту движения, рабочему Матвею Матвеевичу Розову... Мы долго тряслись на дребезжащем трамвае по узкому Ярославскому шоссе мимо сереньких двухэтажных домиков, потом пробирались через баррикады коммунального коридора, протискиваясь в комнату активиста. Невысокий седой мужчина интеллигентного вида, очень приветливый и улыбчивый передал стопку отпечатанных на пишущей машинке листов . Это была заветная программа коллективноопытничества, которую нам предстояло предложить рабочим... Не могу сейчас вспомнить, на скольких московских заводах мы побывали с лекциями, скольких людей вовлекли в это движение, но однозначно могу сказать, что Нина выкладывалась по полной, каждый раз сгорая на вере в истинность этой философии.. У неё был высокий хрупкий голос, не ораторского свойства. Но она брала другим – точностью, прицельностью формулировок,. Это стало её брендом, а потом и основой литературного стиля, без нагромождения всевозможных «объяснялок», а прямого и мудрого – от сердца к сердцу. Конечно, по натуре она - лидер, вожак. Её привлекали высокие цели. Она не хотела стоять на обочине жизни. Для самореализации ей нужны были великие дела.

В 1959 году во время летних каникул мы втроём ( к нам присоединилась одногруппница Надежда Ефимова) поехали на строительство Волго-Балтийского канала – важнейшую стройку того времени. . Нас позвала туда Нина после прочтения заметки в газете «Правда», где говорилось о необходимости создания водной магистрали, соединяющей Балтийское море с великой русской рекой.. Строительство канала , начатое в 1940 году, во время Великой Отечественной войны было заморожено и вот сейчас возобновляется. Нужны молодые энергичные руки. Лёгкие на подъём , мы быстро, собрали чемоданы и ,сообщив родителям, что едем в дом отдыха, взяли билет до Ладейного поля. Оттуда по Онежскому озеру теплоходом добрались до вытегорской пристани, а от неё на автобусе до здания администрации стройки. В кабинет главного начальника вошли с дорожными чемоданами, уставшие после долгого пути. Он встретил нас суровым вопросом: зачем? Мы показали ему вырезку из газеты «Правда» Он схватился за голову и застонал: что же мне теперь с вами делать? Потом объяснил, что Волгобалтканал строят заключённые, и романтичные девчонки из Москвы здесь не нужны. Мы дружно сели на чемоданы и сказали, что домой не вернёмся. Тогда он сжалился над нами, выписал направление в общежитие и на работу. В длинном шумном бараке нас провели в комнату, где уже жили люди, но комендант попросила их освободить помещение, пообещав пристроить где-нибудь ещё. А работали мы поочередно - то в лаборатории, где проводили анализы грунта, то на строительстве дороги, засыпая глину песком и гравием. Знаменитый шлюз Волгобалта возводили заключённые. Он был обнесен колючей проволокой. А их самих приводили сюда под конвоем.. На работе нам никто никаких поблажек не делал. В барак возвращались усталые и голодные. Взятых из дома денег не хватало.. Мы шли в ближайшую столовую, Там на столах всегда лежал порезанный аккуратными кусочками черный хлеб. Стояли баночки с горчицей, солью и перцем. Хлебом и специями можно было пользоваться бесплатно., а когда они заканчивались, официантка безропотно приносила новые порции. Мы покупали сладкий чай , намазывали хлеб горчицей, посыпали солью и таким образом ужинами. В Москву вернулись тощие-претощие. Родители спрашивали: что же вас в доме отдыха так плохо кормили? Но мы ни в чём не сознавались.

Нина захватила с собой в Вытегру материалы по коллективноопытничеству. Немного пообжившись, стала договариваться с местной библиотекой и клубом о проведении лекций на эту тему. Ей разрешили. Но надо иметь в виду, что в те годы Вытегра была очень своеобразным городом по составу населения. Одну его часть составляли заключенные, а другую – бывшие заключенные, которые, отбыв срок, оседали в этих местах и в качестве вольнонаёмных устраивались на работу. Вот именно их Нина хотела увлечь идеей коллективноопытничества. Мы с Надей отговаривали её от этой затеи, мотивируя тем, что никто не придёт на эти лекции, а если и придёт, то всё-равно ничего не поймёт. Это другие люди, другой менталитет с особыми потребностями и заботами. Нина сердилась, утверждала, что других людей не бывает. Это мы такие «воображалы», строим из себя ни весть что. Мы немного повздорили, но на первую лекцию всё-таки пришли. Помню, полутёмный зал клуба, ряды длинных скамеек вместо стульев. И несколько десятков любопытных глаз, устремлённых на рыжую девушку за столом, покрытым красной скатертью.. Самое интересное, что они сидели в гробовой тишине, а потом задавали вопросы. Для меня это было величайшим откровением. И только поэже я поняла, что дело здесь не в том, приняли они эту идею или нет, стали применять её на своём производстве или нет, а в том, что слушая умную девушку из Москвы, которая как с равными беседовала с ними о неведомых им процессах совершенствования мира, притом ,спрашивала, что они думают по этому поводу, почувствовали уважение к себе , с которого и начинается личность. Однажды я увидела, как наш сосед по бараку добродушный улыбчивый Вася, с которым мы очень хорошо дружили, уединившись после лекции на пустынном пригорке, горько плакал, « Что случилось?» - спросила я,, проходя мимо. Он ответил, растирая по лицу слёзы: « Я вор! Понимаешь, вор! Я ненавижу себя И все должны ненавидеть меня!» « Ты не вор, - пыталась успокоить я его. «Нет, вор,, -ещё громче кричал он. « Не вор, а хороший добрый человек», - повторяла я, тоже повышая голос. Так и кричали мы друг на друга на этом пригорке, пока нас не услышала Нина и не увела меня оттуда, сказав: «Пусть покричит, ему это полезно, он ведь душу перекраивает.».

Мы с Надеждой уехали из Вытегры дней за десять до окончания каникул, чтобы на пути в Москву заглянуть в Ленинград и хоть одним глазком посмотреть этот красивый город. Нина осталась в Вытегре, у неё было запланировано несколько лекций, отменять их она не собиралась. «И вообще мне надо наедине кое о чём подумать», - сказала она, провожая нас на автобус.

После окончания журфака наши пути разошлись. Знаю , что она, очень болезненно расставалась со своим любимым человеком Гришей Водолазовым, потом уехала в Ленинград,, вышла замуж то ли за инженера, то ли научного работника, в общем, за технаря Павлова, родила Олежку. Она писала мне очень трогательные письма о развитии своего малыша:, вот он впервые начал «агукать», вот улыбнулся, вот произнес слово «мама». Жаль, что эти письма не сохранились. Можно было бы передать их Олегу, ведь каждому человеку важно знать, что его любили.

Несмотря на то, что мы долго не встречались, за судьбой Нины я следила. Подробности всегда можно было узнать у Вали Журбы, доброго ангела-хранителя нашего курса, которая располагала информацией практически о каждом из нас. По уму и таланту достойная блестящей карьеры, Нина жила на полную катушку, набирая впечатлений, опыта, эмоций .... Наша очередная встреча произошла в конце 80-х годов. Павлова была уже членом Союза писателей, автором нашумевшей пьесы «Вагончик» Вот меня и «прибило» показать ей свою психологическую драму «Выбор» - о комсомольских работниках, которые уже на нижнем уровне власти вынуждены постоянно балансировать между правдой и ложью. Хотела услышать честное профессиональное мнение. В Союзе писателей узнала телефон и напросилась в гости. Быстро нашла её блочную башню на Севастопольском проспекте, Жутко волновалась, поднимаясь на её этаж. Оказалось, не зря. Всё пошло не так, как предполагалось. Сразу поразил нежилой вид квартиры., Оголённые стены, сдвинутая . не расставленная, а именно сдвинутая, как попало, мебель. И она – грустная-прегрустная, в сереньком платочке, из-под которого выбивались поблёкшие волосы.. Я сразу спросила: - Что с Олегом? – Он в больнице,- ответила Нина и знаком показала, что эта тема закрыта.

Позже , сопоставив события её жизни, я поняла, что тогда застала её в трудное время. Она готовилась к переезду в Оптину Пустынь и, видимо, уже решала организационные вопросы. Но если запустение дома скрыть было нельзя, то душевные терзания она старалась спрятать поглубже, хотя они всё - равно прорывались.. В одном из рассказов Нина признавалась, что в тот период «землю слезами поливала».. Конечно, с учётом своего состояния она могла отказаться от встречи со мной. Я бы не обиделась. Может быть, по-своему и утешила. Хотя вряд ли это ей было нужно. Сильная и категоричная, она всегда принимала решения, советуясь лишь с самой собой.

Короче, я не стала лезть с вопросами. Поторопилась уйти. .. Нина не задерживала, только тихо сказала: - Пьесу оставь. И уже к вечеру позвонила мне домой, , чтобы высказать замечания. Посоветовала сделать более короткими диалоги, сократить число действующих лиц, каких героев объединить в один образ, и даже сообщила, куда надо направить пьесу для дальнейшего продвижения. Я всё сделала по её замечаниям. Действительно, получилось динамичнее и выразительней. Но, видимо, не суждено мне стать драматургом. В стране начался трам-тарарам, все литературные инстанции позакрывались. Рукопись моя потерялась на пути к зрителю. Правда, у меня остался один экземпляр. Но пьес больше не пишу, окончательно выбрав журналистику. А Нина в очередной раз удивила меня тем, что в момент своих душевных терзаний, обращаясь за помощью уже не к земным силам, а к небесным, не отвергла человека, просящего у неё..

После той нашей встречи пошли слухи, что Павлова ушла в монастырь Эта весть , несмотря ни на что ,была неожиданной. Но с другой стороны, так понятной. Куда ж ещё идти человеку, загнанному жизненными обстоятельствами в угол?. В общем, захотелось ещё раз увидеться с ней и поговорить. И это случилось. Весной 1999 года я разыскала её в Оптиной Пустыне, где она жила в качестве паломницы.. Батюшка, принимавший исповеди у прихожан храма, подсказал, как найти её дом. Я отсчитала пятый справа и постучалась в калитку. На крыльцо вышла немолодая женщина, но всё ещё чем-то похожая на рыжую девочку из студенческих времен. «Валя, ты? » - Она обняла меня и пригласила в избу. У неё гостила её московская соседка Шура, которая, как оказалось, периодически приезжает к ней помогать по хозяйству: « Куда ж они без меня?» Олег чистил картошку, очень обрадовался подаренной ему шоколадке. Запрыгал как ребёнок. Нина пресекла его грозным окриком. Потом все вместе мы сели обедать А оставшись наедине, поговорили по душам. Нина рассказала, что уехать из Москвы её заставила болезнь Олега. Лечение ему не помогало. Наоборот, становилось всё хуже и хуже. Нужен был свежий отдых и ..молитвы. Она разменяла большую московскую квартиру на две поменьше, одну из них продала ( видимо ту, на Севастопольском проспекте) , купила вот этот дом, неподалеку от монастыря.. Занялась литературным трудом. Издала несколько книг на духовные темы Олегу здесь стало легче. Привезла лежачим, а сейчас он помощник в доме.. Они посещают службы, молятся о прощении грехов, о спасении души. Нина показала мне могилы убитых на Пасху в 1993 году иеромонаха Василия, иноков Ферапонта и Трофима, сказала, что собирает материал о них, хочет написать книгу.. Жизнеописание убиенных иеромонаха и иноков «Пасха красная» вышло в свет в 2002 году и прославило имя её.

Нина Павлова осталась в моей памяти великой женщиной, которая выполнила своё земное предназначение и ушла в мир, где нет смерти. Надеюсь, что мои скромные воспоминания помогут понять её тонкую, страдающую и светлую душу. Нина, прости!.

Вспоминает однокурсница Нина Пижурина

Вторым голосом.

Павлуня, Рыжее Солнышко, Деревяшка – от девичьей фамилии Деревянкина – как только мы друг друга не называли в юности! И всегда – с добрым юмором, радостью, а с моей стороны – ещё и с восторгом. Вот уж не думала, что придётся когда-нибудь писать воспоминания, по крупинкам собирая давние впечатления! Для меня - то она всегда юная: лёгкие рыжие волосы, тонкая, нежнейшая кожа лица, весёлая россыпь веснушек и забавная привычка временами, будто подстёгивая себя, подчёркнуто выпрямлять спину. Она казалась себе слишком высокой, боялась сутулости.

Наши пути пересекались много раз, и всегда я оказывалась в положении младшей сестрёнки, хотя по возрасту я-то как раз на месяц старше. Ещё в Ташкенте, на Комсомольском озере, где впервые увидела, как красиво и мощно плывёт она кролем по соседней дорожке в спортивном бассейне, ощущение её превосходства, лидерства возникло сразу и навсегда. Мы, десятиклассницы, были тогда едва знакомы, просто занимались у одного тренера. Так что появление её на факультете журналистики в Москве в первые дни сентября 1956-го года воспринималось мною, отчаянно тосковавшей по дому, как нечаянная радость, лучик ташкентского солнышка: как? И ты здесь? Вот здорово! И – разбежались в разные стороны. Она поступала в МГУ с одной группой, я с другой.

А потом – дружба и даже лёгкий роман у меня – с Володей Хоросом, у неё – с Гришей Водолазовым – второкурсниками, которых называли в шутку Огарёвым и Герценом за серьёзность и «дум высокое стремленье». Кто-то, кажется Гриша, предложил тогда распределиться и прочитать внимательно Вольтера, Руссо, Дидро, чтобы потом обменяться впечатлениями, пересказывая друг другу главы, которые покажутся особенно важными. Сопровождались эти пересказы прогулками по ночной Москве с заданием познакомиться с кем-то, кто работает этой ночью на улицах. И не просто взять интервью, а постараться что-то понять про этого человека. И опять наши отношения с Ниной были какими-то мимолётными, лёгкими. Главным человеком для неё в нашей компании был тогда Водолазов. Её отношение к Грише восхищало меня романтизмом и серьёзностью, которая делает человека взрослым.

Так было всегда. И в обсуждении новой повести, вышедшей в популярном журнале, и в увлечении новым видом спорта – всегда она как-то радостно, подарочно изумляла меня неожиданностью взгляда, размашистой смелостью. То отправляется с новым поклонником в сумасшедшее путешествие по крышам, то носится с мотоциклистами по ночным улицам. И всегда готова поделиться добрым настроением, неожиданными идеями, хотя задушевными подругами мы не были никогда.

Потом – опять Ташкент. Я – собкор «Пионерской правды», она – уже прошедшая через первое замужество, родившая Олежку взрослая женщина. Я безнадёжно влюблена и ничего вокруг кроме этой своей любви не вижу, работа для меня – скорее, развлечение, повод для интересных встреч, знакомств. Она – вдумчива, серьёзна. Разойдясь со Славой, она приехала с маленьким сыном домой, к родителям и пошла работать в газету «Комсомолец Узбекистана». Мы вместе шили специальный матрасик для Олежки, на котором он мог бы спать днём. Мест в детском саду не было, и Нина пристроила сына в многодетную узбекскую семью, где по традиции все спят на полу. Шуток по этому поводу было у нас предостаточно, жизнь казалась прекрасной. В «Комсомольце» она быстро создала живой подростковый клуб, которым занималась с увлечением. Придумывала какие-то невиданные сборы на рассвете, чтобы вместе встречать восход солнца и писать об этом стихи, которые потом публиковались в газете. Это были годы тотальной идеологизации, когда каждое живое слово в печати выглядело немыслимой дерзостью. Её подростки со своими стихами казались инопланетянами.

Ташкент 60-х, из которого уже уехали москвичи и ленинградцы, изменившие лицо города во время войны, был для неё тесен. Аспирантура в МГУ, куда звал уже защитившийся к тому времени Гриша Водолазов, оказалась на тот момент единственной реальной возможностью вырваться из газетной рутины, в которую Нина, впрочем, никогда особенно не погружалась. И когда в 66-ом я приехала в Москву по приглашению «Комсомольской правды», Павлуня уже всерьёз занималась новой и модной в ту пору наукой социологией. Жила опять в общежитии на Ленинских горах, с которым у всех у нас связаны студенческие годы. Мечтала забрать сюда подраставшего Олежку, который пока оставался с бабушкой и дедушкой в Ташкенте. Тут, в аспирантском кругу, уже вовсю распространялась диссидентская литература. Можно было выпросить «на ночь» книжечку, изданную на тонкой папиросной бумаге, и было с кем обсудить прочитанное. Самые смелые ездили в назначенные дни к памятнику Пушкина на митинги, которые часто заканчивались собеседованиями в КГБ. Ощущение «предгрозовой поры», созревания протестного духа и какого-то тайного творчества захватывало новизной и необычностью. Здесь, в общежитии, я рассказывала Нине о своей первой поездке по командировке от «Комсомолки» в Баку, показывала первые варианты статьи, которая долго не получалась. Перестраиваться после «Пионерской правды» было трудновато. А Нина легко, без особых раздумий предложила журналистский ход, от которого сразу ожил, «заиграл» весь текст, писать стало весело и интересно. Статью хвалили в редакции, а я на всю жизнь усвоила, как можно тягостную, скованную ученической робостью работу превратить в живую и творческую.

Наше общение всегда оборачивалось своеобразным допингом, приносило радость, новые идеи. То научит так повязывать шарф, что в любом наряде чувствуешь себя модницей. То придумает, как перевернуть старое пальтишко, чтобы оно выглядело новым. Её модель летнего костюма – серый лён с белым кружевом – я с большим успехом использовала всю жизнь в разных вариантах. И даже замужество моё оказалось некоторым образом связано с ней, с Ленинградом, где она тоже начинала свою семейную жизнь, хотя и намного раньше меня. И мужа моего знала задолго до того, как мы с ним познакомились. Потом приезжала к нам погостить. Однажды на целый месяц поселилась с нами на даче в Комарово. Рабочим кабинетом своим объявила сарайчик, окно которого выходило в заросли сирени, чем и привлекло гостью. Поразила нас всех обустройством: наломала в лесу берёзовых веток столько, что заброшенный домик сразу наполнился весёлым свежим духом, от которого поднималось настроение. В то лето мы особенно часто жгли костёр и много пели. Пели мы с ней ещё со студенческих времён «на два голоса». К её высокому, звенящему, я осторожно прибавляла свой, сравнительно низкий, стараясь вторить ей, и обе наслаждались гармонией, радующей сердце. Пожалуй, это пение достаточно точно выражало суть наших отношений: её роль – ведущую, высокую, мою – вторящую, подхватывающую. Хотя, продолжая эту метафору, стоит добавить, что мой вторящий голос нужен был далеко не всегда. Запомнилось, как пела она однажды во время нашей поездки на целину. Студентов, как известно, часто посылали на уборку урожая в пригородные хозяйства. А нас однажды отправили в Алтайский край «на целину». Сидим мы там после работы на ворохе тёплого зерна в телогрейках, небо звёздами усыпано, а Нинуля, взгромоздившись на ограду, в полный голос выводит: -полна, полна чудес волшебница природа… И что-то такое волнующее, завораживающее искренностью восторга звенит в её голосе, что все мы замолкаем, вслушиваясь.

Она любила и умела работать. Остро чувствовала радость дружного труда. Тогда, в целинном совхозе после томительного безделья пришлось нам «ударно» поработать на току, захватывая часть ночи. Это было замечательно. Азарт, с которым она относилась к любому делу, захватывал. А после смены мы с ней ходили на пруд купаться. Вода ледяная, никто в неё лезть уже не решается, а нам весело. Я бы тоже одна не полезла, но рядом с Ниной и мне море по колено.

Не знаю, как это получалось у неё с другими подругами, а мне она очень помогала во всех случаях, когда приходила любовь. Как будто это чувство само по себе вызывало у неё восторг и уважение. Никогда не забыть летний вечер в Москве, в её доме, где состоялось моё свидание с молодым человеком, о котором не должны были знать ни в его семье, ни в моей. Ужин на троих получался мучительным, двусмысленным. Она вдруг засмеялась, собрала в корзинку бутылки, закуски, позвала нас на улицу. Какими-то немыслимыми для города тропинками привела в заросли, которые выглядели под луной волшебным садом. И опять мы пели, наслаждаясь созвучием наших голосов, и стихи читали, и слушали последних соловьёв, будто сошла на нас невиданная благодать.

Сама Павлуня увлекалась бурно, страстно, безоглядно. В пору, когда мы вместе работали в «Комсомолке», однажды на несколько дней пропал наш коллега. Не появлялся ни на работе, ни дома. «Нашелся» у Нины в квартире, окруженный томиками стихов Цветаевой, Пастернака, Гумилёва. Виновато развёл руками: вот, просвещаюсь под руководством хозяйки…Хозяйка, которая в эти дни исправно появлялась на работе, только посмеивалась. Однако, разочаровавшись, бывала совершенно безжалостна. Как-то зачастил к ней известный экстрасенс. Какие-то сеансы устраивал, особые способности демонстрировал. Она потом хохотала: напился тут у меня до соплей, всю ночь провёл в обнимку с унитазом, куда все особые способности подевались!

Ещё в студенческие годы мы начали понимать, что с точки зрения литературного творчества газета – не место для работы. Газета – особенно такая мощная, как «Комсомольская правда» - могла помочь разобраться в конфликте, защитить, разоблачить. Для этого требовались другие таланты, не столько литературные, сколько публицистические. У Нины отчётливо проявлялся талант писательский. Наблюдательная, насмешливая, чуткая к слову, она показывала мне в Ташкенте наброски к рассказу. До сих пор стоит перед глазами картинка, мастерски описанная несколькими фразами. Старый еврейский дедушка кормит внука кашей, сдабривая каждую ложку знаменитыми одесскими прибаутками. Малыш отворачивается от очередной порции, хохочет…И столько жизни в этой сценке, столько верных подробностей, что я её помню до сих пор. В «Комсомолке» этот талант тоже был замечен. Правда, я, занятая созданием собственной семьи в Ленинграде, мало следила за газетным творчеством подруги.

Только позже, когда пьеса Нины Павловой Вагончик уже шла в разных театрах, мы снова встретились. Но виделись второпях, мимоходом. Она была озабочена болезнью Олега, искала врачей – специалистов. Обо всём дальнейшем – её обращении к Богу, переезде в Козельск – я узнавала от общих знакомых. Личных встреч больше не было: слишком категорично она мне написала: пока не покрестишься, разговаривать нам с тобой не о чем. Но книжки свои присылала. А примерно полгода назад мы снова стали общаться. По телефону. Последний раз, 25-го октября, у неё не было сил разговаривать. Трубку взял Олег.

Вспоминает однокурсница Евгения Евдокимова.

Крестная.

За окном легкий, дымчатый свет январского морозного утра. Ветви деревьев прихвачены мохнатым белым инеем. Стекла окон разрисованы ледяными сказочными нездешними узорами. Очень холодное и очень красивое зимнее утро января 1989 года.

Я уже полвека жила в этом мире некрещеная, без Ангела Хранителя и мне худо без него. Но понимаю я это поздно. За окном белоснежная тишина и в доме тоже тишина, которая неожиданно взрывается от громкого телефонного звонка.

— Алло! — говорю в трубку.

— Женечка, — чуть глуховатый голос мне хорошо знаком. — Это Нина Павлова. — Завтра великий праздник — Крещение Господне, — говорит она. — Я взяла благословение у отца Александра в храме «Всех Скорбящих Радость». Пойдешь? Если не сможешь, перенесем на другой день.

— Ну что ты, зачем же на другой, — отвечаю в трубку. — Обязательно пойдем завтра.

Я совсем не готова была к этому событию и не знала, что надо брать с собой.

— Да ничего особенного, — сказала Нина. — Возьми чистую ночную сорочку и купальник, полотенце не забудь.

— Но у меня яркий, цветной, совершенно пляжный купальник, — расстраиваюсь я.

— Да ничего, возьми, какой есть, — отвечает Нина.

В эту ночь заснуть не смогла, ужасно волновалась. А наутро мы с Ниной встретились в метро «Чертановская», поблизости от которого она жила, и поехали на станцию Тульская. В руках у нас были канистры для крещенской воды.

Не помню, как вышли из метро, как спешили по заснеженным улицам. Мы очень-очень спешили. Я с колотящимся сердцем бежала впереди, а Нина — следом за мной. Время от времени она приговаривала:

— У тебя совершенно незащищенная спина. Нет у тебя Ангела…

Неожиданно для меня впереди возникли храмовые строения. Морозное январское солнце оживляло золотые купола, а кресты светились ярко и празднично.

— Это мужской монастырь, — сказала Нина и распростерлась на паперти главного храма. Она молилась так горячо, так истово, и с такой несокрушимой верою, что казалось, для такой веры нет ничего невозможного.

Тогда мне было странно: как это, в присутствии множества людей падать на колени и так истово молиться?! Я тихонько стояла бессмысленным изваянием неподалеку и стеснялась подойти ближе.

Нина не обращала на это внимания, встала с колен, и мы вновь побежали, боясь опоздать на службу.

Наконец мы остановились у храма «Всех Скорбящих Радость». Нина снова упала на колени у входа и горячо молилась за меня. А я, с укоренившимся идиотическим атеизмом, молча стояла рядом. Молиться-то не умела.

…Вошли в храм. Там было торжественно и тихо. И пахло цветущим лугом, диким медом, легким дымком горящих свечей и еще чем-то сладостно-успокоительным, что таит в себе церковный ладан. Служба еще не началась. Люди потихоньку заполняли храм. У старинных икон теплились лампады. Неяркий свет их трепетал на сквознячке и освещал лики святых, казавшихся живыми. Исполненный какой-то сострадательной грусти лик Богородицы заставил меня устыдиться.

Нина куда-то определила наши канистры, в свечном киоске купила для меня простой крестик на металлической цепочке, а также маленькие иконки Спасителя и Владимирской иконы Божией Матери.

Я стояла посреди храма в полной растерянности и в страшном волнении. А Нина в это время увлеченно рассказывала прихожанам об истории обретения некоторых икон и о том, что они значат для людей.

А потом началось Таинство Крещения. Я во все глаза смотрела на батюшку и от стыда, раскаяния и волнения плохо слышала его слова. Помню, только горячо повторяла: «Верую…»

Краем глаза я видела Нину, которая стояла на коленях у икон и молилась, чтобы Господь смилостивился надо мной и одарил меня Ангелом Хранителем.

Крестик мой дважды падал, и я трясущимися руками вновь надевала его на звено цепочки. А затем он успокоился на моей груди, и много лет был со мной.

Нина тем временем где-то раздобыла тряпку, ведро с водой и мыла полы в храме. При этом у нее было такое счастливое лицо, и так светились ее ласковые карие глаза, будто крестилась она, а не я. Вместе со мной крестились человек семь, среди них был и младенец Федор, который удивительно мирно вел себя, ни разу не пикнув. Ну а в таком почтенном возрасте среди всех была только я. Но именно ко мне один за другим приходили прихожане храма и говорили с улыбкой:

— Какая ты счастливая…

В храме были открыты двери, крещенский мороз проникал сюда, хозяйничал сквозняками, заставляя трепетать огоньки свеч. У меня были достаточно длинные волосы, и полотенце не могло высушить их. Тем не менее с мокрой головой и в сыром белье я снова бежала по студеным улицам Москвы, но уже радостная и в таком приподнято-праздничном настроении, будто у меня выросли крылья. Январское солнце в это время освободилось от студеной дымки и бурно сверкало не только на церковных куполах, но и в каждой снежинке.

А рядом со мной тоже бежала моя дорогая и уже родная крестная мама, которая время от времени забегала мне за спину и восклицала:

— Я вижу! Вижу, как потеплела твоя спина, вижу, как у тебя появился Ангел Хранитель!

Она почему-то не разрешила мне нести пятилитровую канистру со святой водой, а сама несла и мою, и свою, да еще радовалась за меня как дитя.

— Ты понимаешь, что мы теперь стали родными людьми! — говорила она.

Сейчас, много лет спустя, я вспоминаю тот святой для меня день и мою крестную, как стояла она на коленях у святых икон, и как горячо молилась за меня, и как мыла полы в храме, и как проводила удивительные экскурсии для желающих узнать, кто так строго взирает на них с потемневших от времени икон…

Я твердо знаю, что такой крестной матери, как моя Нина Павлова, ни у кого нет.

..... ....... ........

Сообщение о том, что Нина Александровна отошла ко Господу, вызвало много комментариев. Вот некоторое из них.

(Интервью с братом Ильей Мельниченко)

Брат Илья уже больше года несет послушание старшего среди братьев в поселении рядом с монастырем, где живут люди с разными судьбами. Среди них — бывшие наркоманы, алкоголики, заключенные. Господь собирает этих людей вокруг монастыря, чтобы они через молитву и послушание изменили себя и свою жизнь.

- Как Вы узнали о Свято-Елисаветинском монастыре?

Последний раз, когда я сидел в тюрьме, один заключенный рассказывал о том, что трудился при Свято-Елисаветинском монастыре. Он говорил, что в монастыре помогают людям, приводят к Богу. И меня этот рассказ очень заинтересовал. Я написал письмо в монастырь, и ответила мне монахиня Евпраксия. Почти три года она писала мне письма. Раньше я даже понятия не имел, кто такие монахи. Первая книга, которую я прочитал про монахов и узнал, что такое монастырь, была «Пасха красная» Нины Павловой, которую прислала мне матушка Евпраксия.

http://www.obitel-minsk.by/_oid100000959.html

Из комментариев на сайте православие ру

Протоиерей Олег:

Нина Павлова своей Красной Пасхой многим приоткрыла Оптину Пустынь и многие посетили то монастырь, прочитав ее книгу об убиенных монахах. У нас в Епархии один иеромонах, звали его Александр в постриге тога, сказал однажды с восхищением другому: "какая смерть на Пасху"! И, через несколько лет тоже был убит сатанистом. Слава Богу, что талант этой замечательной женщины дал многим возможность прикоснуться к годам возрождения Оптины после стольких лет разорения. Упокой Господи, рабу Свою Нину!

Боброва Ольга

Упокой, Господи, ее душу и даруй Царство Небесное!

Книга "Пасха красная" - это моя самая первая православная книга, какую прочла, впервые через нее

прикоснулась к православной жизни, вообще ничего не знала, была далека - как на другой планете,

книга потрясла, читала и рыдала, захотелось ещё прочесть, стала покупать другие книги.

Удивительная женщина, сильная духом, умная и доброжелательная, готова помочь и малознакомым, все вместе: редкость, жалко, что такие люди уходят, это большая потеря. Как жаль, что ее больше нет с нами.

Жанна:

Нина, Ниночка! Кажется, еще недавно мы жили в одном блоке на Ленинских горах и вместе были на практике в Тюмени. Жизнь скоротечна, но остается память. У Нины была тонкая, нежная и мятежная душа. Хочется верить, что она с нами. Покойся с миром! Поддержите ее сына Олега, кто близко.

Марина:

Царство Небесное! Ее книгу Пасху Красную знаю почти наизусть... Благодаря ей я узнала про Оптину и провела там много счастливых, благодатных дней...

Татьяна:

Книга Нины Павловой буквально зажгла мое сердце интересом и любовью к Оптиной, этой удивительной нашей святыне, к о.Василию, инокам Трофиму и Феропонту, людям моего поколения, которым Господь даровал мученический венец. Это сподвигло меня посетить благословенную обитель, помолиться там, получить нелегкие, но очень душеполезные уроки, получить живой опыт того, что называют "обыкновенными" чудесами. Низкий поклон замечательной писательнице, православной женщине с деятельной верой!

Упокой, Господи, душу новопреставленной рабы Твоей Нины и прости ей вся согрешения, вольныя и невольныя, и даруй ей Царствие Небесное!

Ксения:

Очень большая потеря для нас живущих на земле. Она несла с нам свет современной Оптиной пустыни, возрождаемой на её глазах и возрождённой из руин. Но время неумолимо и Господь призвал р.б. Нину домой, к себе. Оборвалась та невидимая нить, что связывала нас и Оптину пустынь. Упокой Господи душу новопреставленной р.б. Нины и прости её прегрешения вольные и невольные, и не лиши её Царствия твоего небесного.

Сосед:

Надо сказать, что когда перекладывали тело во гроб, обнаружилось, что плоть была совершенно мягкая и суставы подвижные, как у спящего человека, а прошли уже сутки. Святые отцы говорят, что это признак милости Божьей.