Сегодня католическая церковь отмечала день памяти всех святых. Помянем великомучеников, расплачивающихся ежедневными посмертными мучениями за все прижизненные грехи...

Седьмой класс терзал наше все- пересказывал первую главу "Капитанской дочки".
-И в пять лет Савельич...-басил Великий иквизитор, раскачиваясь за партой, как мулла на молитве,- обучил Савельич...обучил меня Савельич всем свойствам борзого кобеля.
-Что?- переспросила я.
- Там так было! Нас было девять человек детей, и все мы умерли во младенчестве, а потом Савельич...
Монолог свежеобученного Васьки прервала Офеля-бабо, наша уборщица.
-Елен-джан, там к дирехтуру опять камис-шмамис прискакал. Он сказал:"Офеля, пусть Елена женщинам папу вспомнит, а я их мущине твои твалеты продиманстрираваю" Бежи бистро, с сирозни рожа сидят.
- А дети?
- А я тут тихо сяду, чтоб мир бил. Сматри, Васо какой красни стаит, чичас плакит будит. Не плакай, дорогой, у тибя ишо все спереди...
Свернув посевную кампанию разумного и вечного, я помчалась в указанном направлении. Программа действий была отработана- мне надлежало войти, представиться, выдержать паузу, чтобы в инспекторских мозгах пробудились воспоминания грешной юности, и сдержанно отвечать на вопросы очередной комиссии, сводившиеся, как правило, к одному -на ком же все-таки женился Рафаэль-мой папа.
Дело в том, что всю свою юность и изрядный кусок зрелости он посвятил искушению невинных студенток в парке Муштайд- тбилисском Клондайке, в недрах которого таились тогда еще неограненные педагогические алмазы нашего города. Свои разбойные действия папа объяснял тем, что родился первого сентября, и принимать участие в проблемах народного образования ему велели звезды. Впрочем, судя по тому, что папина деятельность изрядно облегчала жизнь нашей школе, теперешние педагогические брульянты Тбилиси хранили о своем гранильщике только приятные воспоминания.
Войдя в кабинет директора, я увидела двух светил и разочарованно вздохнула- они были уже обработаны. Мэтры- или, точнее, мэтрессы- резво рылись в тетрадях моего любимого девятого. Рядом стояла завуч . Обернувшись ко мне, она произнесла одними губами:"Резо читают". Я похолодела.
Литературному творчеству Резико радовалась вся школа. Мои коллеги с нетерпением ждали очередной контрольной, чтобы мольбами и подкупом вырвать у меня свежий шедевр. Успех к гению пришел по одной причине: в своих трудах он упорно придерживался одной моей заповеди- не употреблять в работе слов, значение которых ясно не до конца. Остальные девять игнорировались, но эта соблюдался свято. В шпаргалках, которые трудолюбивая мама добывала в поте лица, все непонятные слова с презрением отбрасывались, а их места занимали знакомые понятия, подбираемые по сходству звучания с рекомендуемой в шпаргалке тарабарщиной. Русским языком Резико овладел пару-тройку лет назад, причем с особым цинизмом и в извращенной форме, так что результаты были соответствующие. В последний раз его не устроил глагол "молиться". Поразмыслив как следует, он решил задействовать знания, полученные на уроке анатомии. В результате Катерина Островского заработала цистит, вызывающий болезненное восхищение окружающих.
"Детство и юность Катерины были наполнены церковной романтикой- она мочилась там часами, любуясь ангельскими ликами, которые наблюдали за ней, улыбаясь".
" Ах, Кудряш, как она мочится, ты бы посмотрел!Какая у ней на лице улыбка ангельская, а от лица-то будто светится.." "Помочившись, она бросилась с крутого обрыва в Волгу"
Разумеется, работа была проверена , конечно, все ошибки были вынесены и донесены, но сам факт, что на уроках по творчеству Островского кто-то из детей смог ускользнуть от объяснения слова "молиться", был оскорбителен для моего 23-х летнего самолюбия.
- Елена Рафаэльевна,- внезапно обратился ко мне один из экс-алмазов.- Уберите глаза истерзанного ягненка. Все прекрасно, это не издевательство. Это борьба. Ребенок думает, ребенок не мирится с навязываемыми шаблонами, он выражает протест против гнета религиозных догм, сгубивших...
Я перестала слушать- я молилась. Молилась доброму Богу, создавшему папу, идиотов, науку педагогику и литературных критиков, и давшему мне понять, что три последних наименования из списка- это ,в сущности, одно и то же.