Страдания неофитки

Однажды мне довелось задать один и тот же вопрос двум подвижникам – отцу Иоанну (Крестьянкину) и отцу Николаю Гурьянову: «Какова главная болезнь сегодняшней церковной жизни?». Отец Иоанн ответил сразу – “Неверие!” «Как же так? – поразился я. – А у священников?». А он снова ответил: “И у священников – неверие!” А потом я приехал к отцу Николаю Гурьянову – и он мне совершенно независимо от о. Иоанна сказал то же самое – неверие.

                   Архимандрит Тихон (Шевкунов)

 

  Служба уже почти закончилась. Люди подходили к кресту. Особо ревностные обходили любимые иконы и прикладывались к каждой, прося заступничества на день грядущий.

  У иконы «Нечаянная радость» всхлипывала Лали. Ее губы что-то возбужденно шептали, пытаясь донести до Матери Божьей всю боль, которая мучала исстрадавшееся сердце.

  А боли было много. Невыплаканное море внутренних слез.

  Лали, в свои 22 года была простодушной, застрявшей в детстве, идеалисткой. И жизнь, начиная со школьного возраста, постоянно дарила ей шипы и тернии.

  Лали полгода назад венчалась с однокурсником Лашей. Выходила за него по большой любви, от которой за 6 месяцев не осталось и еле различимого следа. Потому она первая побежала в патриархию за расторжением венчания.

  Лали думала, что они с Лашей будут вить милое христианское гнездышко в соответствии с грузинским менталитетом и прочими историческими установками. А вместо этого оказалась в роли бесплатной служанки в чужой семье. «Подай, принеси и заодно пиво с магазина подними», а спасибо никто говорить не думает и даже в мыслях не имел.

  Лаша оказался типичным деспотом-азиатом, который время от времени опубликовывал очередные сентенции, что Лали одеть, куда пойти, а куда ни в коем случае. Стоило возмутиться, следом шел залп аргументов, мол, почему сперва Адам, а потом Ева и никак не наоборот. И вообще, если женщин много слушать, легко и умом тронуться. Дальше спор превращался в скандал. Лали объявляла супругу тотальный бойкот, исключающий любой контакт, потому как сейчас свобода слова и права женщин это «святая святых». Лаша искренне не понимал зачем нужна жена,с которой надо время от времени заключать мирные соглашения, да еще и соблюдать старые обязательства. Естественно, что среди этих баталий обзавестись наследником не получилось.

  Развенчание Лали получила довольно быстро и чтобы избавиться от нахлынувшей депрессии с разбегу окунулась в духовную жизнь, полагая, что в святом месте легче залечить душевные раны.

  Не имевшая до того духовника, Лали решила попасть к первому попавшемуся. Внушительная борода с проседью выбранного священника приятно ласкала взгляд и выглядела как гарантия многовековой мудрости.

  Лали отстояла в очереди час и, попав на аудиенцию, начала с того, что ее больше всего угнетало:

  - Как это так? Я выходила замуж с единственной целью - любить до гроба, а он...

  И начала подробно рассказывать как Лаша повсюду разбрасывал свои носки, а свекровь ставила ей это на вид, а еще...

  Обладатель роскошной бороды резко оборвал ее на самом волнующем месте:

  - А ты думала что? Замуж выйти - на курорт попасть? Что, мать не говорила такую простую вещь: мужчина семью за 1 угол держит, а женщина за три.

  - Так это явный перевес получится. - возразила Лали, живо представив в уме хлипкую конструкцию.

  Священник прокашлялся:

- От меня что теперь хочешь? Чтоб я тебя жалел, а Лашу этого ругал? Скажи спасибо, что он тебя не бил три раза в день, хотя не повредило бы. Иди и думай, что ты такое есть в глазах Божьих.

  Лали онемела от такой отповеди и попятилась от женоненавистника, уступая место очередной прихожанке, которая добрых десять минут переминалась с ноги на ногу за спиной.

  И это называется священник, который должен излучать только любовь и всепрощение. Кошмар.

  Лали села на скамейку и расплакалась.

  На ее всхлипы обернулось несколько человек, но никто не подошел.

  «Какие все жестокие, - думала Лали. - Зачем вы вообще все сюда ходите? Это эгоизм высшей пробы - молиться о себе».

  Тут ее кто-то тронул за плечо.

  Лали подняла глаза в надежде на долгожданное сочувствие.

  Какая-то отталкивающего вида бабка с гнилым дыханием прошамкала.

  - Один десять тетри дай, ну.

  Лали порылась и дала. Монетка тут же исчезла в кармане, бренчащем мелочью. Бабка перешла окучивать следующего потенциального дарителя.

  - О, и тут в святом месте не теряется и деньги делает. - От этого отвратительного фактаЛали особенно поплохело и она встала и пошла к выходу.

  Проходя мимо двух женщин, непроизвольно уловила обрывки разговора:

  - Я попросила «Нечаянную радость» и дочка удачно замуж вышла. - говорила первая.

  - А я работу просила. И вот, как по заказу.

  Лали извинилась за вмешательство и навела справки о чем речь. Тут же выяснилось, что в левом приделе есть чудотворная икона Божьей Матери «Нечаянная радость».

  Словосочетание обнадеживало и Лали решилась на последнюю попытку - высказать все свои претензии Царице Небесной. Кто его знает, может и правда, случится чудо.

  Проскулив у иконы добрых пятнадцать минут, Лали пошла домой заметно успокоенная.

  Путь ее лежал через парк, бывший при коммунистах кладбищем (1). Присела отдохнуть на один из внушительных валунов в отдаленной части парка и перекрестилась, чтоб отогнать навязчивые нехорошие мысли. Потом оглянулась туда - сюда. Надо же, как интересно. И откуда здесь скала? Мэрия, что ли декоративную красоту навела. И Лали пошла посмотреть поближе. Наткнулась нос к носу на какую-то странную женщину, завернутую в куски ткани.

 «Индианка - туристка, видимо. Только очень уж бедно одета.» - решила Лали.

  Незнакомка стала что-то спрашивать на незнакомом языке. Это явно был не английский, который Лали знала относительно сносно. И вообще не европейский язык.

  Странноватая туристка вдруг ошарашено уставилась на открытую грудь с крестом, потом улыбнулась. Затем отмочила и вовсе не сообразное с возрастом. Села на корточки и веточкой в пыли начертила что-то типа рыбы.

  - А-а, кушать, наверное, хочет, - догадалась Лали и жестами показала, будто подносит ко рту ложку и жует. - Ищет кафе и не знает куда идти.

  «Индианка» замотала отрицательно головой.

  Тут послышался стук копыт и в конце аллеи появился всадник в доспехах.

  - Кино, наверное, снимают, - смекнула Лали и вытянула шею. Всадник и в самом деле впечатлял. Доспехи блестели на солнце. На шлеме колыхалась красная щетка не пойми чего в такт лошадиной скачки. Щеки были закрыты какими-то металлическими пластинами на манер бакенбардов. Конь тоже был на уровне мировых стандартов. Белый, с широкой грудью и черной мордой.

  Тут «индианка» грубо схватила Лали за руку и потянула за собой в расщелину скалы, не дав рассмотреть актера во всей красе.

  Верховой проскакал мимо, обдав обоих запахом конского пота. Вид у него был грозный и какой-то, при близком расстоянии, не внушающий симпатии.

  Только Лали хотела выразить свое «фи» некультурной гостье столицы, как «индианка» представилась - ткнула себя пальцем в грудь и сказала.

  - Фекла.

  Лали, не теряя достоинства, потянулась пожать ей руку и тоже представилась.

  - Лали.

  Рука так и осталась в воздухе.

  «Где-то я слышала про их касты, - напряглась Лали. - Эта, наверное, из самой низшей и боится меня осквернить.»

  Фекла занервничала и стала торопливо что-то объяснять. Несколько раз полоснула себя пальцем по горлу и рисовала руками того самого всадника на вонючей лошади.

  Расщелина уходила в глубь вулканической породы каким-то узким извилистым коридором, прорубленным в скале.

  Фекла уверенно тянула за собой Лали, прекрасно ориентируясь в темноте.

  Где-то вдалеке показался тусклый свет. С приближением стали видны факелы, воткнутые в специальные держатели в стенах. Потом коридор вывел их в небольшой зал. В нем было несколько человек мужчин и женщин разного возраста. Одеты все были в Феклином стиле - в разноцветные полотна, перекинутые через правые плечи. Только у одних одеяния были чуть по новее, у других - явно не первой свежести.

  Взоры присутствующих обратились на вошедших. Фекла сказала что-то типа предыстории и лица засветились улыбками.

  В зал вошла пожилая женщина и стала разносить всем одинаковые глиняные посудины с каким-то специфически пахнущим варевом. Одну миску любезно протянули гостье подземелья.

  Лали поклоном головы поблагодарила честное собрание, но есть из сомнительной посуды не рискнула. Слишком уж явная антисанитария царила вокруг.

  Сообщество бомжей что-то пропело хором кто в лес кто по дрова и приступило к трапезе.

  Лали показала знаками, что торопится домой. На нее посмотрели вопросительно, но никто не встал, чтоб показать ей путь из лабиринта. После вторичных красноречивых жестов с требованием «домой» к ней подошла Фекла и, сделав страшное лицо, снова полоснула себя пальцем по горлу, как бы хотела втолковать упрямице, что ничего хорошего ее снаружи не ждет.

  Пришлось сесть и ждать конца обеда.

  Вдруг из темного прохода послышались шаги и четверо человек внесли завернутое в плащ бездыханное тело. Бомжи повскакали со своих мест и бросились к вошедшим. Лали, естественно тоже.

  Грубое полотно раскрыли и к ужасу Лали там оказалось растерзанное тело молодого мужчины. Местами виднелись фрагменты костей.

  На лицах обитателей подземной пещеры не видно было ни страха ни ужаса, только трепет и восхищение.

  Все опустились на колени и самый старший из них запел глуховатым и сильным голосом что-то вроде величания. В тексте промелькнуло пару раз имя - Авдий.

  Лали смотрела на все происходящее и ощущение дежавю не покидало ее. Во всем этом было что-то до боли знакомое.

  Неужели она каким-то образом провалилась во временной туннель и попала к первым христианам в катакомбы. Как-то видела она документальный фильм, где показывали именно такие случаи путешествий во времени и пространстве.

  И чем больше она смотрела на все, что ее окружало, то выходило,чтовсе так и есть.

  Прошло два дня. Лали уже освоила несколько обиходных слов и стала немного понимать речь людей ее приютивших.

  Понемногу выяснилось, что общество воспринимает ее, как болящую сестру по вере. Фекла кое-как объяснила, что, увидев крест на груди, приняла ее за свою и попыталась спасти от рук легионера.

  Больная, она и есть больная. Одета странно, языка не понимает, кушать со всеми отказывается и смотрит дикими глазами на все, что нисколько не удивляет других.

  Выходило, что Лали - объект для опеки и все члены общины ее именно так и воспринимали.

  Каждый день в катакомбах приносил Лали все новые и новые впечатления для анализа.

  Через два дня количество нелегалов увеличилось еще на два человека. Новички, приведенные одним гигантом с клеймом на лбу, оказались прокаженными. Лали читала об этой болезни, но не представляла, что в реальности ее жертвы так ужасно выглядят. Язвы на руках и ногах кровоточили.

  - Они тоже наши? - поинтересовалась гостья из будущего, рассматривая новичков с безопасного расстояния.

  - Нет, они язычники, - пояснил ей Гай - горшечник. Но они умрут от голода, если им не помочь.

  - Но мы можем заразиться - Лали пошевелила пальцами по направлению к себе и очень выразительно закатила глаза. Мол, это очень опасно.

  На нее посмотрели с сочувствием и продолжали возню с больными. Кто-то принес одеяние, другие быстро сооружали а-ля лежбища.

  Фекла потом растолковала смысл:

  - Мы все умрем. Какая разница раньше или позже. Он велел любить всех.

  Лали подняла брови и на всякий случай пометила свою посудину углем. Умирать в расцвете лет ей вовсе не хотелось. Ни за какие коврижки. И потому надо было соблюдать меры безопасности. Все же не стоило терять надежды, что скоро она вернется домой из этого жуткого доисторического кошмара - к своему компьютеру, фейсбуку и подружкам.

  Материал от наблюдений накапливался. Большинство обитателей подземелья появлялись и снова исчезали. Видимо, вели на поверхности обычную мало приметную жизнь. Некоторые были рабами, об этом свидетельствовали их ошейники, но имели вольное хождение, так как прислуживали в домах у патрициев. Другие были плебсом. Иногда среди этого отребья возникали и люди с положением. Они приносили с собой провизию и тогдаЛали усвоила новое слово «агапы» (2). Фактически они содержали общину своими средствами. По ситуации старому Урсу, который тут играл роль главного, сдавали деньги, которые в свою очередь шли на общие нужды. У Урса не было ничего личного, кроме одежды. Фекла рассказала в двух словах, что на него возложил руки апостол Петр, потому что по общему мнению он был самый достойный и мудрый из присутствующих. Где-то на воле осталась его дочь с зятем, которых никогда не было видно на общих сборищах.

  Фекла тоже вела двойную жизнь. Она появлялась от случая к случаю.

  Как-то пришла вся в синяках и с заплаканными глазами. На вопрос Лали, что случилась, ответила, что это «знаки внимания» от мужа-язычника.

  - Почему ты не уйдешь от него?

  - Я не готова к смерти на арене Колизея и потому надо что-то потерпеть в этой жизни. Сказано «Сила моя в немощи совершается». Урс говорит, что не нужно никуда уходить.

Ибо неверующий муж освящается женою верующею, ( 1 Кор.7;14)

  - А если ты погибнешь?

  - Значит, стану рядом с теми, кто прошел арену. Есть и бескровное мученичество.

  Лали не задавала больше вопросов. Что взять с этой Феклы. Она и понятия не имеет о борьбе женщин за свои права.

  Лали потеряла счет времени. Каждый день в подземелье был похож на предыдущий.

  И вдруг в этом однообразии какое-то оживление. В зал стали стекаться новые люди. Старый Урс вышел вперед и стал что-то говорить. Все стояли и слушали.

  Потом он начал резать хлеб на мелкие кусочки. Одна из женщин принесла ему вино и глиняные стаканчики.

  Затем каждый из присутствующих проходил вперед и говорил вслух что-то о себе, по видимому неприятное и печальное, так как никто не смеялся.

  Лали сообразила, что это была прилюдная исповедь. Как хорошо, что это уже в далеком прошлом. Она бы не смогла так исповедоваться. Это однозначно.

  Потом каждый из рассказавших о себе, получил кусочек хлеба и стакан вина.

  Вот, значит, она какая, древняя Литургия, думала Лали. Как же все примитивно и грубо. Нет ни красивых одежд, ни прекрасного пения, ни специальных сосудов. Естественно, никто не пел в конце ее любимое Мравалжамиер, так что по коже пробегал мороз от слов «Гмертмаинебосчвенисицоцле».

  Но в соседней нише лежал растерзанный мученик. Его тело не разлагалось вопреки всем законам физики и, наверное, потому здесь царила совсем другая, непередаваемая атмосфера.

  Сколько времени прошло со дня ее появления в подземелье, Лали уже не помнила. Была она здесь по прежнему чужая и не могла приносить какую-то реальную пользу. Прокаженных она обходила за километр, готовить еду не умела. Словом, была самым настоящим балластом и часто плакала, не зная, как вырваться их этой западни. Относились к ней по прежнему неплохо. Вежливо, но без навязчивости. Урс в свободное время плел корзины на продажу. Лали попыталась научиться, чтоб чем-то убить время, но не вышло. Прутья никак не хотели свиваться в нужном узоре и ломались. Она психовала и отбрасывала их в сторону.

  Все ее действия не вызывали у собратьев раздражения, это воспринимали, как проявления болезни и ее пытались утешить.

  Урс улыбался, поднимал брошенную работу и умело доделывал полуфабрикат. Кажется, он один понимал, что Лали не больная, а из другого времени и, поглядывая на нее, рассказывал притчами членам общины странное:

  - Поверьте мне, сегодня нас гонят, но потом большинство людей уверуют в Спасителя. Собираться мы сможем открыто и мучений не будет. Но наши потомки потеряют самое главное, любовь друг к другу будет редкостью, редко кто сможет жить семьей, даже прощенья просить им будет сложно из-за огромной гордости. Зато будет много предметов и обычаев, которые заменят веру. Будут копировать Христа, но будут далеки от Него. Все будет, как будто, и чувства, и еда, и отношения.

  В тот исторический день Лали уловила какую-то смутную тревогу, повисшую в воздухе.

  Урс собрал всех и сказал короткую речь. Смысл ее был в следующем:

  - Настал и наш час. Сегодня легионеры прочешут катакомбы. Среди нас был предатель. Кто хочет, может уйти. Всему свое время. А я остаюсь.

  Большая часть осталась с Урсом, чтобы пройти, то, что было предписано.

  Малая часть, среди которых оказались Лали и Фекла, разошлись по разным коридорам.Надо было торопиться.

  Солнечный свет ослепил Лали после стольких дней в темноте. Привыкнув к освещению, она с удивлением увидела себя у той скалы, откуда началось ее путешествие в прошлое. Фекла помахала ей рукой на прощание.

  - Ты иди. А я вернусь к нашим. Кажется, теперь точно смогу.

  - А я?!!

  - Ты пока не готова, чтобы встретить Его. Я помолюсь, чтоб ты смогла вернуться к таким, как ты, в свое время.

  И юркнула в расщелину.

  Лали пришла в ужас. Как ей жить в этом жутком прошлом, кто ее будет кормить, переводить речь окружающих людей.Ведь она абсолютно беспомощна. И бросилась с криком к расщелине.

  - Подожди меня!

 Споткнулась и больно ударила лоб при падении. Перед ней был тот самый камень в парке, Невдалеке бегали и катались на скейтахдети, няни, куря сигареты, выгуливали чужих, прилично одетых, малышей, проходивший мимо парень громко болтал по мобильному, обещая с кем-то разобраться.

  Неужели вернулась? Лали медленно пошла вперед к детской площадке, все еще боясь, что это сон. Нащупала в кармане мелочь и купила мороженного, чтобы снять стресс по своему обыкновению.

  Когда буря в душе улеглась, она решила позвонить к обидевшему ее Лаше - просить прощения первой, как учил Урс своих собратий.